Алый король. Разделенная душа - Грэм Макнилл

Направившись к горам, Шивани снизилась и нырнула в расселину меж двух вершин. Ущелье выглядело так, будто возникло в результате падения какого-то исполинского объекта. Вокруг Камиллы замерцали осадочные полосы обнажившихся пород, которые последний раз видели небо миллионы лет назад, и сердце женщины забилось быстрее. Она разглядела цель своего путешествия.

Устье пещеры на высоком узком плато.

Тут же Шивани поняла, что ошиблась. Входом служил рукотворный трилитон[85]: две каменные плиты стояли вертикально, третья лежала на них, как перемычка.

Влетев в глотку горы, Камилла помчалась по тесным коридорам с лицевой кладкой и по более широким галереям, увешанным люменами в защитной сетке. Странница замечала палаты со статуями в нишах, где по кругу были расставлены чаши для жертвоприношений, но они слишком быстро проносились мимо. Казалось, воспоминание изнывает от нетерпения, желая скорее открыть Шивани свою суть.

Что же это, усыпальница? Склеп, обнажившийся после орбитального удара?

Камилла ворвалась в широкую пещеру с высокими сводами, где стояли гигантские скульптуры, золотые и нефритовые, с глазами из лунного камня и обсидиановыми зрачками. Миновав исполинских стражей, Шивани устремилась вниз, все дальше и дальше, к самому сердцу горы. Ее безудержный спуск закончился лишь в глубочайшем зале, шестиугольной библиотеке, вдоль стен которой, всех, кроме одной, располагались книжные полки.

Точно в центре помещения стоял круглый рабочий стол, заваленный грудами открытых томов. За ним, спиной к Камилле, сидел чтец в багряных одеяниях с золотой отделкой. Кольчужный капюшон из серебристых чешуек лежал у него на плечах, будто снег на вершине пика.

Незнакомец повернулся к женщине, и она увидела смуглое, царственно красивое лицо, обрамленное пышными темными волосами, что спускались до середины спины. Бороду неведомый чтец стриг коротко, за исключением участка под губами, где косица с тремя медными кольцами свешивалась до страниц книги.

— Госпожа Шивани, — произнес он. — Добро пожаловать в библиотеку Кадма[86].

Декоративные подсвечники в покоях Веледы почти не рассеивали бархатную тьму. В деревянных горшках курились благовония, из скрытых вокс-динамиков доносился неуместный здесь шум воды, журчащей по камням.

Переборки и пол каюты украшали огромные ковры с повторяющимися геометрическими узорами и закольцованными спиралями. На окутанных тенями книжных полках древние гримуары соседствовали с резными статуэтками из зеленого мыльного камня, странными и неприятными на вид.

Лемюэлю уже встречалась такая мистическая обстановка. В своем обреченном походе за эзотерическими знаниями, необходимыми для спасения жены, Гамон побывал в сотнях комнат и салонов подобного рода. Большинство из них принадлежали шарлатанам или безумцам; летописец еще не решил, к какой из двух категорий относится госпожа Веледа.

Хозяйка каюты была сморщенной худощавой карлицей, и мебель в покоях соответствовала ее размерам, что дополнительно подчеркивало контраст между Веледой и нечеловечески громадным огром, маячившим у дальней стены.

Он стоял, сложив руки на мускулистой груди, будто идол бога войны в языческом капище, и похрюкивал на каждом вдохе. Лемюэль раньше сталкивался с подобными недолюдьми, но никогда не подходил к ним так близко. От великана исходил мощный, почти невыносимый запах маслянистого пота, схожий с вонью скотного двора.

— Ямбик Сосруко есть первый мигу ты смотреть? — спросила госпожа Веледа, которая сидела, скрестив ноги, возле пары столиков из темно-красного дерева. Говорила она с сильным акцентом, и голос ее казался немыслимо глубоким для столь маленького создания.

Гамону смутно вспомнилось что-то, но пока он не стал углубляться в прошлое.

— Нет, — ответил Лемюэль. — Целые их бригады ворочали балки или дробили камни в трудовых лагерях вокруг Императорского Дворца, однако таких больших я там не видел.

— Мой сын самый большой кто угодно когда-нибудь видеть, — сообщила карлица.

— Ваш… сын? — переспросил Гамон. Слово далось ему с огромным трудом; оно пронзило летописца острым, как нож, приступом чувства вины.

— Приемный сын, — с ухмылкой произнесла госпожа Веледа, и в глазах у нее блеснули озорные искорки. — Он народился в лавине, когда горы Сагамартха[87] и Аннапурна столкнулись много мировых эпох назад, чтобы поднять Гималазию в небеса для Императора.

— Тем лучше, — вставил Ольгир Виддоусин, слоняющийся у входа в каюту. Волк теперь повсюду сопровождал Лемюэля, что одинаково не нравилось им обоим. — Я совсем немного знаю о смертных женщинах, но даже мне ясно, что двергер помрет, если попробует родить ётуна[88].

— Не забывайся, Ольгир из балтов, — предупредила карлица, не поднимая головы. — Мои карты слушают. Смотри, не то положу на тебя дурной глаз.

— Картомантия… — Виддоусин сплюнул и дотронулся до амулета из мохнатой лапы, прицепленного к наплечнику. — Говорят, Ночной Призрак верит в такие штуки.

— Как и Сигиллит, — заметила госпожа Веледа. — В нем тоже сомневаешься?

Не ответив, Ольгир снова перевел взгляд на Ямбика. Вероятно, легионер представлял, какой получится схватка с мигу.

— Сядь, мэтр Гамон, — предложила гадалка. Указав на один из столиков, где стояли три хрупкие фарфоровые чашечки и чайник тончайшей работы, она добавила: — Хочешь пить?

— Нет, спасибо, — отказался Лемюэль.

— Уверен? Мэтр Нагасена одолжил мне заветный набор для чая. Досадно, если не попробуешь.

— Да, уверен, благодарю вас.

Пожав плечами, женщина разложила на пустом столике засаленные карты с загнутыми уголками.

— Иди, мы поговорим, расклад послушает.

Гамон опустился на толстый ковер и постарался удобно устроиться за слишком низким столиком. Задача усложнялась из-за отсутствия у него одной руки и наличия металлических стержней, что удерживали кости в недавно подлеченных ногах. Целебные средства смягчали телесные и духовные муки летописца, но и те, и другие по-прежнему вгрызались в края его восприятия.