Хонас и розовый кит - Хосе Вольфанго Монтес Ваннучи

развлекали бы восемь истощенных детей, два чесоточных пса, дом, купленный в кредит на сорок лет, постоянная угроза потерять работу, мой алкоголизм и твое вечно плохое настроение. Будучи отчаянно бедными, мы были бы бедными и отчаявшимися, а сейчас нам лишь немного грустно.

– Ты когда-нибудь мне изменял? – неожиданно резанул меня по ушам ее вопрос.

– Технически я никогда тебе не изменял.

– Что значит технически?

– То, что ты слышишь. С технической точки зрения я храню тебе верность. Понимаешь?

– Более или менее… А если бы я тебе изменила традиционно, с другим мужчиной, ты простил бы меня?

– Я простил бы тебя, Талия, даже не догадываясь об измене. Почему ты задаешь такие вопросы?

– Просто так… Я чуть было не наставила тебе рога.

– С кем?

– С Ильдефонсо.

– С медиумом?

– Нет, сейчас медиума зовут Лусио. В предыдущей реинкарнации его имя было Ильдефонсо, – произнесла она с невинным выражением и созналась: – Я переспала с ним.

– Где ты меня обманула, бесстыдница, в моем собственном доме?

– В шалаше в лесу триста лет назад… Ты удивился, как будто услышал новость? Я же тебе рассказывала эту историю. О любви, которая оставила спиритические следы в моей судьбе и до сих пор влияет на мою жизнь. Я все еще чувствую импульсы, побуждающие меня совершать постыдные действия, например, кокетничать с Лусио. А на него прошлое влияет еще сильнее, чем на меня, он делается безрассудным, неудержимым, как тогда, когда он, поцеловав меня, прижал к стене и схватил за левую грудь.

– Триста лет назад?

– Две недели назад. Но мы вовремя остановились, понимая, что совершаем ошибку.

– Разумеется, потому что ты вспомнила, что замужем за мной.

– И да, и нет… Прийти в себя мне помогла царившая вокруг суматоха. Я человек спокойный и вдруг ввязываюсь в балаган. Талия и Мария-Антуанетта против Лусио и Ильдефонсо. Мария-Антуанетта любила обоих, Талия ни одного из них. Ситуация усложнилась, когда после нескольких спиритических сеансов выяснилось, что с XVII века до настоящего дня мы прошли три перерождения. В чехарду включились еще шесть персонажей, угрожая разрушить только что установившийся порядок… Переспать с Лусио означало бы пустить в постель баскетбольную команду. Мне этого совсем не хотелось. Я предпочитаю иметь дело с одним мужчиной, а не с полчищем мужчин. С обоюдного согласия мы расстались. Решение оказалось правильным и для него, и для меня. Он понял, что влюблен в своего преподавателя политической экономики, который отвечает ему взаимностью, а я поняла, что люблю тебя.

– То есть Лусио снял маску и признался, что он голубой?

– Не пойми превратно, он настоящий мужчина. Дело в том, что в течение последних месяцев в нем преобладает женское начало, которое на протяжении веков дремало, а сейчас требует выхода.

– Раз ты уверяешь, что Лусио мачо, не буду спорить. Тебе лучше знать. Он же тебя поцеловал и схватил за левую грудь.

– Он целовал Марию-Антуанетту.

– В твои губы. Только не говори, что ты дала напрокат свое тело той самой Марии-Антуанетте.

– Тело само по себе мало что значит для спиритистов.

– Для меня оно означает многое, я не ангел.

– Ты ревнуешь. Но не волнуйся. Не произошло ровным счетом ничего. Я люблю тебя.

Она подошла к бару и налила два бокала мартини. Предложить аперитив на языке Талии означало пригласить к любовным прелюдиям. Первые тихие ноты, предвещавшие пикантный танец мамбо. Она села ко мне на колени, ее тело было теплым, как будто она только что загорала; как будто она поджарила его, словно тост, чтобы предложить мне кусочек свежеиспеченного кокетливого хлеба.

Глава XXVII

Все мои пророчества в адрес Хулии провалились. Мне было бы лестно стать ясновидящим и знать, что мои предсказания сбылись. К сожалению, я не попал в десятку, потому что действительность оказалась жестче, чем мое воображение. Ошибка предвидения коренилась в недооценке могущества смерти. Мне она казалась презренной мелочью, редкой напастью, которая обрушивается на истощенных детей и древних стариков, далеким бедствием наподобие черной чумы, которая существует только в книгах о Средневековье.

Однако Хулия умела мастерски шокировать семью. И в этот раз она приготовила для нас главный сюрприз. Ее бездыханное тело встретило рассвет в обнимку с телом Григоты на кровати внутри роскошного, как в Альпах, шале, расположенного на берегу реки вблизи улицы Сиркунваласьон. Два трупа синеватого цвета, словно заледеневшие ангелы. Врач объявил, что девушка находилась на четвертом месяце беременности.

«Не обманывайте, это невозможно», – хотелось кричать мне. Я не верил. Даже в такой унылый день, когда правдоподобной покажется любая трагедия. По окну барабанили серебристые капли. Дождь не переставал три дня, беспрестанный шумный ливень, словно толпа обезумевших плакальщиц слонялась по улицам. Три дня солнце давало о себе знать лишь нелепым свечением, которое появлялось перед закатом и тут же скрывалось за потоками воды.

Ненастье, хмурые облака, тяжелый воздух заставляли меня поверить в реальность трагедии, но я отказывался. Я оставался единственным скептиком. И, как следствие, наиболее спокойным, наименее печальным. Никто не подозревал, чего мне стоило принять удар. Вот бы кто-нибудь вставил мне в рот воронку и заставил проглотить вместе с оливковым маслом дурную весть. Но на это ни у кого не было времени. Хулия своим непредвиденным прощанием создала массу проблем, которые обязывали родителей, сестру и кузенов оставаться здравомыслящими и дееспособными, чтобы разгладить скомканный финал.

Войдя в шале, они тут же одели Хулию. Иру до глубины души возмутил тот факт, что никто не позаботился хотя бы набросить простыни на бедра. Чико Линдо, которому о трагедии сообщил владелец дома, прибыл раньше. Отец Григоты не озаботился тем, чтобы прикрыть тела. Он прочесывал окрестности в сопровождении четверых вооруженных телохранителей, не отдавая себе отчета, ищет ли он возможных убийц или душу сына, которая наверняка еще не успела вознестись над окрестностями.

Одеть два трупа – несложная работа. Намного труднее было задрапировать репутацию парочки. Никто не поверил бы, что эти двое, лежащие на кровати в сомнительных апартаментах, умерли от синхронного инфаркта, даже если предположить, что их занятие было настолько утомительным, что вконец ослабило их сердца. Ира предвидела, что эта сцена станет пищей для многочисленных слухов. По этой причине теща принялась перебирать возможные причины смерти, тасовала события, чтобы расположить их в гармоничный ряд, создающий видимость достойной кончины. Она была обязана опередить сплетников, жаждущих выстроить абсурдные догадки вкривь и вкось. Какую только нелепицу не сочинит народ, если даже Талия не в силах обуздать воображение и выдвинула предположение о том, что ее сестра совершила самоубийство. Как романтично. Эта