Девушки здесь все такие милые - Лори Элизабет Флинн

рассказ о девушке по имени Кларисса. Кто она на самом деле?

– Кларисса – это ты, – отвечает он без колебаний. – Я хотел послать рассказ тебе, но подумал, что это слишком. Не знаю, зачем я отправил его Флоре. Может быть, хотел, чтобы она сама догадалась: это не о ней. Но она была так счастлива, что я не решился разрушить ее радость.

– Жалко, что я этот рассказ так и не прочла.

Я ему, конечно, не верю. Лучше бы он вообще не писал этот рассказ. Кларисса распалила мою зависть к Флоре. Превратила эту зависть в зверя, порабощенного инстинктами.

– Мне тоже жалко. – Он с грустной улыбкой берется за ручку двери. – Будь осторожна, ладно?

Сев в машину, я тут же пишу эсэмэску Билли и замазываю поцелуй Кевина свежей помадой. Мне нужно почувствовать связь со своей обычной жизнью, удостовериться, что мир снаружи по-прежнему существует. «Ох и наломала же я дров!»

Она отвечает мигом: «А я тебе говорила, что он приедет!! Ну, что там у тебя?»

Романтическая душа, Билли неисправима. А какой тост произнесла на нашей свадьбе: мол, она, как только увидела Адриана, сразу поняла – мы созданы друг для друга! Что только женщины не делают ради подруг – не знаешь, то ли ужасаться, то ли восхищаться. Мы способны на любой обман во имя наших названых сестер.

32. Тогда

Дело против Кевина возбудили, но было непонятно, дойдет ли оно до суда. Впрочем, для него и так каждый день был судным. В Уэслиане вспыхнули протесты. Девушки из Баттс-С – те самые, чьей красоте и не требующей усилий крутости я завидовала, – были записными активистками; на время отложив свою рутинную грызню с руководством кампуса, они переключились на историю с Флорой. Они выходили на митинги – бунт волос и зубов. Год назад в кампусе запретили писать мелом на асфальте, но сейчас на запреты все забили. Куда бы мы ни шли, приходилось переступать через лозунги: «Правосудие для Флоры! Оружие – это не только ножи и пистолеты! Слова способны убивать!»

Мои страхи висели на мне мертвым грузом, мне даже из постели по утрам выбираться было тяжело. Я прогуливала пары, отсиживалась в своей новой комнате. На вечеринки меня больше не тянуло. Я хотела одного – как-нибудь дожить этот год.

Когда я все-таки отваживалась покинуть комнату, меня подстерегали девицы, требовавшие, чтобы я возглавила движение против того, что сама же – хоть им это и было невдомек – спровоцировала. Внезапно я стала нарасхват – именно тогда, когда мне хотелось стать невидимкой. Я изо всех сил старалась их избегать, но однажды в прачечной, когда я запихивала вещи в стиральную машину, на меня наскочила Лорен.

– Ты ни на одной демонстрации не была. – Она скрестила руки. – Неужели ты не хочешь, чтобы этот гад получил по заслугам?

– Хочу, конечно, – буркнула я. – Но не понимаю, чего вы добьетесь, рисуя мелом на тротуарах. Этим юристы должны заниматься, а не мы.

– Ты могла бы просто показать, что тебе не все равно, – заявила Лорен. – Тебе не кажется, что это твой долг перед ней?

Почему-то все считали, что я чего-то Флоре должна; это меня просто вымораживало. Ее и при жизни почему-то все время надо было спасать, и даже смерть не помешала ей дальше играть ту же самую роль.

– А может, у тебя есть другая причина не ходить на демонстрации? – выплюнула Лорен и, развернувшись, потопала прочь. Я не успела увидеть ее лицо и понять, что ей известно. Слухи про Кевина в то время были еще обрывочными, но вот-вот готовились обрасти мясом.

На досуге я разглядывала свою кружку «Подруга» и никак не могла решить: то ли сунуть ее под гору грязной одежды на полу, то ли поставить на видное место как напоминание о том, что бывает, когда разинешь рот на слишком большой кусок. В конце концов, выезжая из Баттса по окончании первого курса, я оставила кружку в общаге, зато сохранила фотографию Кевина, которую сперла с Флориной доски, – она обрела вечный покой в томике Джона Донна, зажатая между страниц.

Ночами я почти не спала – я была уверена, что полиция не удовлетворится моими ответами и опять придет по мою душу. Я ходила в Мокон с Салли, но только гоняла еду по тарелке. Зубы у меня постоянно стучали, мысли принимали то самое приземленное, то совершенно фаталистичное направление.

– Да расслабься ты уже, – твердила Салли. – Все позади. Можно возвращаться к нормальной жизни.

Но она ошибалась.

Однажды по пути в Баттс-А меня остановил полицейский. И ведь у меня было время подготовиться, придумать, что я скажу. Тем не менее он застал меня врасплох.

– Амброзия Веллингтон! – услышала я. Это был тот самый офицер, который меня допрашивал, по фамилии Фелти, – с голубыми глазами и любезной улыбкой. Ноги у меня подкосились. Я боялась не справиться без Салли – без ее наставлений, что говорить и как.

– Чем могу быть полезна?

– Я хотел бы отнять у вас пару минут времени.

Мы дошли до Саммерфилдса и сели за столик у окна. Я взяла черный кофе, хотя ненавидела гнилостное жжение, которое он оставляет в желудке. Интересно, это у полицейского Фелти такое хобби – разгуливать по университетским кампусам и приглашать девушек на чашечку кофе – или он пытается добиться, чтобы я расслабилась, словно в привычной среде обитания язык у меня развяжется и я выложу все, что он хочет услышать?

– Спасибо, что согласились уделить мне время, – сказал Фелти. Очень он трепетно относится ко времени, надо сказать. Наверное, до ужаса пунктуален, из тех людей, которые шипят на жену, если он уже готов к выходу, а ей нужно еще две минуты на сборы.

– Ну что вы, – отозвалась я. Кофе обжег мне десны. – О чем вы хотите поговорить? Я вам все рассказала про тот вечер. – Последние два слова вышли приглушенные, словно подушкой придушенные.

– Я знаю. – Он выудил пакетик мятного чая из чашки и хлюпнул его на стол. – Но остались некоторые пробелы, и я надеюсь, что вы поможете мне их заполнить. Последовательность событий вызывает вопросы.

Я инстинктивно втянула голову в плечи.

– В начале вечера Кевин был с Флорой. Вы сказали, что видели их в районе девяти тридцати. Другие свидетели говорят, что между ними прямо на танцполе произошла ссора – чуть до рукоприкладства не дошло, спасибо окружающие вмешались.

Я кивнула. У меня мелькнула мысль, что, может, лучше мне вообще ничего не говорить, а потребовать адвоката. Но адвокаты нужны