Дьявол и Дэниэл Уэбстер - Стивен Винсент Бене

– На все воля Цезаря, – сказал я. – Вы же знаете, что такое приказ, центурион.

Он снова посмотрел на орлов.

– Да, – подтвердил он, – я знаю, что такое приказ. Валерия Виктрикс, оплот северо-запада. И вы движетесь маршем к кораблям… о, не смотрите так на меня, центурион, я тоже был центурионом. Война должна быть поистине великой, чтобы из-за нее отозвали легион Валерия Виктрикс из Британии.

– Мы слышали как раз о такой войне, – сказал я, потому что и он служил под орлами.

Он пару раз кивнул старческой головой.

– Да, в самом деле великая война. Превосходящая войны Феодосия, ибо Двадцатый легион он на них не призывал. Ну я все еще способен владеть мечом.

Мне хотелось возразить, что меч ему ни к чему, ведь есть хижина и поля, и девчонка-подросток. Но я поглядел на него, и слова застряли у меня в горле. Он снова кивнул.

– Когда уходят орлы, падения Британии не миновать, – еле слышно произнес он. – Будь я на двадцать лет помоложе, вернулся бы во Второй – жаркие были бы схватки. Или, может, в Шестой, в Эборак. Шестой если и отзовут, то в последнюю очередь. А так я умру здесь вместе с сыновьями. – Он выпрямился. – Аве, центурион легиона Валерия Виктрикс, и прощай.

– Аве, центурион Марк Гост, – ответил я, и в этот момент подняли орлов.

Я знаю, что он смотрел нам вслед, пока мы не скрылись из виду, хотя я опять не оглядывался. Да, он был стариком, а старикам многое мерещится, но все равно я радовался, что его слов не слышал Агафокл.

Потому что мне казалось, что Агафокл вечно крутится поблизости, и я в самом деле страшно устал от его компании, его кашля и того, что он называл своей философией. Этот поход не пошел ему на пользу – он стал еще костлявее, чем обычно, его щеки горели, но говорливости в нем не убавилось. Он то и дело указывал мне на мелочи, которые сам я не заметил бы: где пашня оставлена под паром или где на доме или амбаре еще видны следы старых пожаров. Клянусь Геркулесом! Как будто достаточно кому-то один год не посеять пшеницу, и империя падет! Но он указывал и многозначительно кивал. И говорил, говорил – все о государствах и законах, которые были у них в Греции еще задолго до основания Рима. Вообще-то я никогда не обсуждаю с человеком дела его предков, ни к чему хорошему это не приводит. Но ему однажды сказал, чтобы заставить замолчать, что мне известно об Афинах. Один из моих друзей однажды квартировал там и говорил, что для столицы провинции игры там вполне приличные. Услышав это, Агафокл сверкнул глазами и что-то пробурчал на родном языке.

– Да, – сказал он, – там приличные игры. И здания, рядом с которыми священный Форум в Риме – который, кстати, я видел, а ты нет, – выглядят ребячьими постройками из грязи и гальки. Их возвели, когда у нас были государства и закон. А потом мы сражались друг с другом, так и пошло, – да, еще до того человека из Македонии. И лишь потом появились вы, и теперь, наконец, пришел ваш черед. Сожалею я или радуюсь? Не знаю. Наверное, сожалею, ибо жизнь покинула мой народ – он умен и всегда был умным, но жизнь его покинула. А я не настолько философ, чтобы не скорбеть, когда чему-то приходит конец.

– Да болтай, сколько хочешь, Агафокл, – ответил я, решив, что больше он меня не разозлит. – Но в присутствии легата лучше бы тебе об этом не заикаться.

– Спасибо, Верный, – ответил он и закашлялся так, что чуть не свалился со своего мула. – Но с легатом таких разговоров я не веду, только с людьми редкого ума, вроде тебя. Легат и так меня недолюбливает, хотя от меня все еще есть польза в ведении счетов. Может, когда мы придем в Галлию, если туда мы идем, он прикажет спустить с меня шкуру или посадить на кол. Кажется, таковы обычаи вандалов. Да, думаю, это вполне вероятно, если раньше меня не прикончит кашель. А пока я должен наблюдать – мы, греки, народ любопытный.

– Наблюдай, сколько влезет, – ответил я, – а легион, как мне кажется, держится совсем неплохо.

– Да, держится совсем неплохо, – повторил он. – Ты хотя бы вспоминаешь своего дезертира, который вернулся в Деву? Нет? Я так и думал. Однако он стал первым следствием причины, которую я ищу, и с тех пор появились другие, – при этом он довольно жизнерадостно хмыкнул и принялся читать греческие стихи, пока кашель не помешал ему. Стихи были о падении города, который назывался Троя, кое-что он мне перевел, и звучало это неплохо, на любителя, хотя, как я указал ему, насколько мне известно, наш Вергилий писал на те же темы.

К тому времени мы уже повернули к побережью, стало быть, в обход Лондиния. Наши новобранцы были этим разочарованы, но легат, конечно, все верно рассудил. До сих пор дисциплина у нас была на высоте, но дать людям волю в столице – совсем другое дело. Лично я пожалел, что не увижу город еще раз. И когда товарищи жаловались мне, так и сказал. Мы шли через южные земли, очень тихие и спокойные, хотя берега были опасны. Но когда мы сделали привал на ночь, там уже много лет не было никакой опасности, только обширный остров мира.

Я помню, как оглядывал большие росписи комнат виллы, когда меня вызвали туда. Вилла и впрямь была превосходна и принадлежала какому-то богатому человеку. Римские имена они носили так долго, что забыли свои, впрочем, анфас хозяин выглядел весьма по-британски. На стенах в столовой были нарисованы крылатые купидоны – они точили стрелы или возили на тележках голубей, – все очень красиво и ярко. Должно быть, работал мастер издалека, ни один бритт не сумел бы так нарисовать. А во дворе в кадках росли апельсиновые деревья – я-то знаю, как дорого они обходятся, мой двоюродный брат садовник. И слуги кишели, вышколенные лучше, чем наши северные, и скрыто наглые, какой обычно бывает прислуга богатых господ. Но со мной они все были медовыми и говорили льстивыми голосами – им хватало ума не насмехаться над офицером среднего ранга при исполнении.

Так вот, я вошел в комнату, а там были мой легат и хозяин дома, оба на старинный лад в венках, и Агафокл в углу писал на своих табличках, покашливая в ладонь. Венок на