Подозреваемый - Дин Кунц

Он молчит.

Открыв глаза, Холли продолжает:

– Я никогда там не была, я никогда с ней не встречалась. Почему я не могу изгнать из своих мыслей ее саму и ее дом?

Его молчание уже тревожит ее. Она боится, что переиграла, задела не ту струну.

Наконец он говорит:

– Некоторые люди, которые никогда не встречались, могут мысленно входить в резонанс друг с другом.

– Входить в резонанс, – задумчиво повторяет она.

– С одной стороны, вы вроде бы живете в разных штатах, с другой – близкие соседи.

Если Холли правильно его оценивает, то вызывает у него скорее интерес, чем подозрения. Разумеется, расчет на то, что она правильно его оценивает, может оказаться фатальной ошибкой.

– Странно, – говорит она и подводит черту под этой темой.

Он облизывает обкусанные губы, раз, второй, третий.

– Мне нужно кое-что сделать, чтобы подготовиться к встрече с твоим мужем. Извини, что пришлось посадить тебя на цепь. Это ненадолго.

После того, как он ушел из кухни, она вслушивается в его шаги в других комнатах.

Холли начинает трясти. Ей не удается сразу унять дрожь, и звенья цепи тихонько позвякивают, ударяясь друг о друга.

Митч, укрываясь в тени гнущихся под ветром ногоплодников, заглядывая в стекла, в конце концов начал проверять дверцы припаркованных у тротуара автомобилей. Обнаруживая, что они не заперты, всякий раз открывал, забирался в салон.

Если ключей в замке зажигания не было, искал их в углублении для чашки на консоли или за солнцезащитным щитком. Не находя, захлопывал дверцу и двигался дальше.

Рожденная из отчаяния, собственная храбрость поражала Митча. Поскольку патрульная машина могла в любой момент вырулить из-за поворота, ему бы следовало прятаться, а не залезать в чужие автомобили.

Он надеялся, что местные жители не объединены в группы охраны общественного порядка. Иначе полицейский-инструктор едва ли не на первой встрече сказал бы им, что прежде всего им следует обращать внимание и сообщать в полицию о таких вот подозрительных личностях.

В этой части Южной Калифорнии, в территориальных границах Ньюпорт-Бич, славящегося крайне низкой преступностью, очень уж многие местные жители запирали свои автомобили. Их паранойя постепенно начала выводить Митча из себя.

Пройдя более двух кварталов, он увидел впереди припаркованный на подъездной дорожке «Лексус» с работающим на холостых оборотах двигателем, с открытой водительской дверцей. За рулем никто не сидел.

Открытыми были и гаражные ворота. Митч осторожно подошел к автомобилю, но в гараже тоже никого не увидел. Должно быть, водитель вернулся в дом за чем-то забытым.

О краже «Лексуса» сообщили бы через несколько минут, но его поиски начались бы не сразу. Заявление о краже автомобиля – это процесс, требующий времени. Бюрократическая машина нигде и никогда сразу не включалась в работу.

Возможно, у него была пара часов до того момента, как «Лексус» попал бы в список угнанных автомобилей. Больше двух часов Митчу и не требовалось.

Поскольку автомобиль стоял передним бампером к улице, он скользнул за руль, бросил мешок для мусора на пассажирское сиденье, захлопнул дверцу, выкатился с подъездной дорожки, повернул направо, подальше от бульвара и оружейного магазина.

На углу, игнорируя знак «Стоп», снова повернул направо и проехал треть квартала, прежде чем с заднего сиденья раздался дребезжащий голос:

– Как тебя зовут?

В углу сидел старик. В зеленых, как бутылочное стекло, очках, со слуховым аппаратом, в штанах, натянутых чуть ли не до груди. Выглядел он лет на сто, ссохшийся от времени.

– Ага, ты – Дебби, – старик сам ответил на свой вопрос. – Куда едем, Дебби?

Преступление вело к новому преступлению, и Митч убеждался в этом на собственном опыте: он не просто украл автомобиль, но и похитил человека.

– Мы едем в пирожный магазин? – спросил старик, в голосе послышалась надежда.

Возможно, он страдал болезнью Альцгеймера.

– Да, мы едем в пирожный магазин, – ответил Митч и на следующем повороте вновь повернул направо.

– Я люблю пирожные.

– Все любят пирожные.

Если бы его сердце не колотилось так сильно, что болели ребра, если бы жизнь жены не зависела от его свободы, если бы он в любой момент не ожидал встречи с полицией, если бы он не ожидал, что сначала они начнут стрелять, а уж потом зачитывать ему его гражданские права, он мог бы найти все это забавным. Но в сложившейся ситуации находил не забавным – сюрреалистическим.

– Ты – не Дебби, – заявил старик. – Я – Норман, но ты – не Дебби.

– Вы правы. Я – не Дебби.

– Кто же ты?

– Просто один человек, который допустил ошибку.

Норман думал о его словах, пока Митч в третий раз не повернул направо, потом сказал:

– Ты собираешься причинить мне боль. Вот что ты собираешься сделать.

Страх в голосе старика вызывал жалость.

– Нет, нет, никто не собирается причинять вам боль.

– Ты собираешься причинить мне боль, ты – плохой человек.

– Нет, я просто допустил ошибку. Я везу вас домой, – заверил его Митч.

– Где мы? Это не дом. Мы не рядом с домом. – Голос прибавил громкости и пронзительности. – Ты – плохой сукин сын!

– Не надо волноваться. Пожалуйста, не надо. – Митч жалел старика, чувствовал свою ответственность за него. – Мы почти приехали. Вы будете дома через минуту.

– Ты – плохой сукин сын! Ты – плохой сукин сын!

И на четвертом перекрестке Митч повернул направо, на ту самую улицу, где угнал автомобиль.

– ТЫ – ПЛОХОЙ СУКИН СЫН!

Тело Нормана время иссушило, а вот голос остался сильным, словно у юноши.

– ТЫ – ПЛОХОЙ СУКИН СЫН!

– Пожалуйста, Норман. От волнения у вас может начаться сердечный приступ.

Он надеялся, что сможет загнать автомобиль на подъездную дорожку, оставить на прежнем месте и уйти до прихода водителя. Но женщина уже вышла из дома на улицу. Увидела, как он огибает угол.

На лице ее отражался ужас. Она думала, что Норман сел за руль.

– ТЫ – ПЛОХОЙ СУКИН СЫН, ПЛОХОЙ, ПЛОХОЙ СУКИН СЫН!

Митч остановился на улице, рядом с женщиной, перевел ручку переключения скоростей в нейтральное положение, поставил «Лексус» на ручник, схватил мешок для мусора, вылез из кабины, оставив дверцу открытой.

Женщина, лет сорока с небольшим, полноватая, симпатичная, с аккуратной прической, была в деловом костюме и в туфлях на слишком высоких каблуках, чтобы ехать в пирожный магазин.