Лето потерянных писем - Ханна Рейнольдс

Он протянул к моей ноге руку и перекинул ее через свое бедро, чтобы я села на него. Когда я устроилась сверху, Ной издал тихий стон. Он обхватил мою шею и притянул к себе, чтобы прижаться к моим губам на несколько долгих знойных минут. Потом он легонько оттолкнул меня. Мы тяжело дышали, а мои волосы свисали вниз, укрывая нас от остального мира.

– Все хорошо?

– Да. – Я поцеловала его бровь, что было странно, но в эту минуту казалось правильным. – Да, чудесно. – Потом меня озарило, и я отстранилась, положив руки ему на плечи. Густо покраснела. – О! Хм. Я не буду с тобой спать.

Ной посмотрел на меня сияющими глазами.

– Ладно.

– Ладно? Ладно. Хорошо. Просто чтобы убедиться, что у нас все хорошо.

– Мы же не в экспрессе. Мы можем остановиться, когда захотим.

Я не смогла сдержать улыбку. Я и так знала, что мне нравится Ной Барбанел, но он стал нравиться мне еще сильнее, когда вел себя так рассудительно и проводил дурацкие аналогии.

– Ты нравишься мне, Ной Барбанел, – заявила я. – Ты хороший человек.

– Спасибо?

– Пожалуйста, – ответила я и снова его поцеловала.

3 февраля, 1953

Я проснулась раньше Ноя. Мы уснули в его комнате, потому что казалось невыносимым разлучаться с ним даже для того, чтобы поспать. Он спал лицом ко мне, его грудь мирно поднималась и опускалась, а черные ресницы отбрасывали тени на скулы. Я аккуратно убрала его руку с талии и выскользнула из кровати, зашагав в ванную.

Раньше я никогда не засыпала в одной постели с парнем.

Хотя, если по-честному, я практически не спала. Оказалось, что заснуть, когда рядом с тобой лежит еще одно тело, трудно. Но что самое приятное – я просыпалась снова и снова, но вместо раздражения сияла от радости и прижималась к Ною.

Ной, Ной, Ной, Ной.

Приняв душ и надев сиреневый сарафан, я устроилась в своей спальне, которой так и не воспользовалась, и позвонила маме, чтобы быстренько сообщить ей новости.

– В одной из записей упоминалась бабуля! – рассказала я. – Женщина утверждала, что бабушка жила в соседнем городе, а сама она из Гамбурга, что на севере Германии.

– Правда? А что еще она рассказывала?

Предположив, что она может об этом спросить, я записала слова Эльзы Фридхофф и теперь зачитывала их маме.

– Я подумала, раз уж мы сузили круг поисков до одного региона, то я могу перепроверить в переписи тридцатых годов имена бабушкиных родителей. Вдруг нам удастся их найти?

От изумления у мамы вырвался смешок.

– Неплохая мысль.

– Но я понятия не имею, где найти переписи.

– Может, помогут генеалогические сайты. Как у вас с Ноем?

Я бросила взгляд на вторую спальню.

– Хорошо.

– Он сейчас там?

– Да.

– Чем занимались вчера вечером?

Ничем!

– Сходили в дендрарий, потом поужинали. – Слава богу, что я ей позвонила, а не устроила сеанс по скайпу, а то мама лицезрела бы мое красное лицо.

Когда мы с мамой закончили разговор, Ной направился в душ. Я погуглила немецкие переписи населения и, к своему удивлению, нашла много полезной информации. Однако никаких поисковых систем не было – результаты переписи из разных городов можно было загрузить только платно. Я добавила странички в закладки на потом.

Потом я поискала Хольцман-Хаус, куда, по словам Эльзы Фридхофф, их с бабушкой определило Еврейское общество, главная организация по помощи детям из Европы. Как и Еврейское общество, Хольцман-Хаус была частной организацией по оказанию помощи беженцам. Она предоставляла еврейским детям временное содержание.

Возможно, именно они сообщили бабушке о смерти ее родителей, а это означало, что у них могла остаться какая-то информация о них или, возможно, о самом переезде бабушки, включая данные о ее семье.

Хольцман-Хаус больше не существовала, но их записи передали другой еврейской общественной организации. Как и многие другие организации, с которыми я уже пообщалась, у них не оказалось оцифрованных записей, и они предложили мне приехать в Нью-Йорк, чтобы лично поискать в архивах. Но кто не рискует, тот не пьет шампанское. Я отправила им письмо по электронной почте, радуясь, что у меня появилась настоящая информация, которой можно поделиться: «Моя бабушка, Рут Голдман, прибыла на пароходе «Бабетт» в 1939 году. Несколько недель она провела в Хольцман-Хаус. Есть ли в ваших документах какие-нибудь сведения о ней?»

Ной вышел из душа с взъерошенными волосами и сонным выражением лица. Низко на бедрах у него висело полотенце.

– Доброе утро.

– Доброе утро. – Я неожиданно смутилась, словно не мы полночи прижимались друг к другу.

Он налил себе стакан воды.

– Ты разговаривала по телефону?

– Да, с мамой.

Он выпил полстакана и посмотрел на меня.

– Ты в порядке?

– Из-за звонка? – несколько недоумевая, уточнила я.

– Нет, я про… – Ной впервые мямлил. – Я хотел уточнить по поводу вчерашнего. Убедиться, что мы не слишком поторопились.

Мне не удалось сдержать проворную улыбку.

– Нет, мы не поторопились.

– Хорошо. – Ной подошел и смачно поцеловал меня в губы, а потом улыбнулся так, что у меня растаяло сердце. – Потому что я считаю, что вечер вышел отличным.