Детская книга - Борис Акунин

Верите в своего Христа – на здоровье. Но он, между прочим, кнестяжательству призывал. Зачем монахам пастбища, пашни, собственные мужики?Молиться можно и без этого! Я вот какой указец думаю забабахать: поотбираю учернорясых всё имущество, которое не относится к цековной службе. И всеммонастырским крестьянам – вольную, причем с собственной землей, а? – Юркаоживился, глаза загорелись – от недавней вялости не осталось и следа. – У наспоявится сословие свободных землепашцев, почти сто тысяч человек! У нихвырастут дети – грамотные, не поротые, не запуганные…

– Все как один пионеры, – подхватил Ластик, но пошутил беззлобы – нравился ему царь и великий князь, особенно, когда говорил о светломбудущем.

На середине зажигательной речи вошла Соломка, тихонькопристроилась в углу. Дмитрий просто кивнул княжне – она была своя. Сиделатихонько, грызла подсолнечные семечки, деликатно сплевывая шелуху в батистовыйплаточек.

Наверное, ей был в диковину язык, на котором разговаривалигосударь и князь-ангел. Ластик никогда не знал, многое ли она понимает из ихбеседы. Иногда казалось, что ни бельмеса, но если Соломка по какому-нибудьповоду высказывалась, то всегда по делу и в самую точку.

Лоб боярышни был сосредоточенно наморщен, розовые ушивнимали новым словам, и некоторые из них потом выскакивали обратно, самым неожиданнымобразом.

Недавно, например, вдруг говорит: «Дуньке, князь-Голицынаменьшой дочери, купец фряжскими сапожками поклонился (то есть презентовалитальянские сапоги), ой хороши сапожки – истинный супер-пупер». Это она у князяСолянского подцепила, полюбилось ей звучное выражение.

А однажды спрашивает: «Ерастушка, не бывал ли царь на Небе,навроде тебя? Может, его в Угличе все-таки зарезали, да после Бог бядняжкуназад возвернул? Не больно государь похож на рядного (то есть нормального)человека, прямо как ты».

Умная она была, Соломка. Ластик решил, что когда-нибудьобязательно расскажет ей всю правду, но не сейчас. Пусть сначала подрастет,все-таки девчонка еще.

Юркина идея про монастыри ему здорово понравилась:

– Можно этим крестьянам господдержку оказывать, – предложилон. – Ну там, сельхозоборудование, удобрения всякие по льготной цене.

Самодержец кивнул:

– А часть трудового крестьянства наверняка захочет в колхозыобъединиться. Надо только идейку подбросить.

Насчет колхозов и всяких там стахановцев у государя икнязь-ангела единства мнений не было – нередко доходило до спора и дажевзаимных оскорблений. Вот и теперь Ластик приготовился возразить, но тутвмешалась княжна Шаховская.

Сняла с губы прилипшую скорлупку, встала, поклонилась отпояса.

– Прости глупую девку, батюшка, а не трогал бы ты монахов.Мало тебе, что бояре с дворянами на твое величество лаются? Если еще и попы натебя обозлятся, как бы тебе, солнце-государь, в галошу не сесть.

Что такое «галоша», она, конечно, не знала, это выражениебыло из Юркиного лексикона. Наверно, решила, что так для маестата прозвучитубедительней.

Царь Дмитрий и в самом деле призадумался.

Но дискуссию о монастырских землях пришлось отложить.

В дверь, звеня шпорами вошел начальник караула капитанМаржерет и громко доложил на ломаном русском:

– Мажестё, гонец от госпожа прансесс.

То есть, от принцессы – так француз назвал государевуневесту.

– Зови! – нетерпеливо крикнул государь.

И сам кинулся навстречу запыленному шляхтичу, который,переступив порог, преклонил колено и затараторил по-польски.

Ластик разобрал только слова «ясновельможна пани Марина», абольше ничего не понял. Только царь вдруг просиял, сдернул с пальца смарагдовыйперстень, кинул гонцу. Тот поцеловал высочайший дар и, пятясь задом, удалился.

Юрка радостно воскликнул:

– Третьего дня наконец выехала из Вязьмы! Сейчас, наверно,уже в Можайске! Наконец-то!

Таким счастливым Ластик его уже давно не видел.

Пан Мнишек, отец невесты, в Москву не торопился. Целыхполгода тянул с выездом, клянчил золото, дорогие подарки. Когда же отправился впуть, полз еле-еле, по пол-мили в день, да еще с длительными остановками. Тоденьги кончились, то надо новых лошадей, то поломались кареты.

Дмитрий слал ненасытному воеводе всё, что тот требовал. Сампомчался бы навстречу своей Марине, да нельзя. По дипломатическому церемониалуэто означало бы признать себя вассалом польского короля. И так бояре шипели –как это православный царь на иноземке, да еще католичке женится?

– Ты мой брат нареченный, первый вельможа царства, не говоряуж про то, что бывший ангел, – объявил Юрка и подмигнул. – Поедешь встречатьгосудареву невесту. Посмотришь, какая она, моя Маринка. Увидишь, с ней у насдело шустрей пойдет! Она девчонка классная, и соображает, как Петросян.

Государь, позвонив в колокольчик, вызвал боярина-дворецкогои стал отдавать ему распоряжения о подготовке торжественной встречи.

А Соломка дернула Ластика за рукав. Глаза ее светилисьлюбопытством. Он думал, она спросит, кто такой Петросян (это был такой чемпионмира по шахматам – давно, еще до Каспарова).

Но княжна шепотом спросила про другое:

– А я – классная!

Снова, как год назад, Ластик ехал в южном направлении, но дочего же изменился способ его передвижения!

Ныне он не трясся в собачьем ящике, а покачивался на мягкихподушках просторной царской кареты.

Вокруг сверкал золотыми латами почетный эскорт из конныхрейтаров с опущенными забралами на шлемах, с многоцветными штандартами в руках,а сзади на рысях поспевали полторы тысячи дворян московских, разодетых в пух ипрах.

Грандиозная процессия прогрохотала через Москву-реку поспециально выстроенному мосту неслыханной конструкции – он держался не наопорах, а на одних канатах (самоличное изобретение его величества) – и снеобычной для церемониального посольства скоростью понеслась по широкому шляху.Зная, с каким нетерпением государь ждет свою невесту, князь Солянский велелгнать во весь опор.

Мчали без остановки и в тот же день перед закатом сошлись споездом сандомирского воеводы Мнишка – еще более многолюдным, но куда менеероскошным.