Миссия в Париже - Игорь Болгарин

– Да ты что? Сдурел? – задохнулся от негодования Заболотный.

– Это ты сдурел! Нафантазируешь черт знает чего, а потом сам же себя этими фантазиями с ума сводишь.

– Какие фантазии? Конь-то – вон он, в сараюшке. Наглядное, как говорится, пособие.

– Я когда под Каховкой с полком стоял, мои хлопцы в степи знаешь кого поймали?

– Ну и кого?

– Страуса.

– Горазд брехать, – заулыбался Заболотный. – Откуда в наших степях возьмется такое чудо? У нас же тут, слава богу, не Африка какая.

– Никаких чудес, – спокойно объяснил Кольцов. – Это когда Врангель из-под Мелитополя решил рвануть на Правобережье Днепра, в надежде соединиться с войском Пилсудского, конница белого генерала Бабиева захватила имение барона Фальц-Фейна.

– Асканию-Нову, что ли?

– А в этой самой Аскании барон устроил что-то вроде зверинца. Для своей потехи. Бабиевские казаки тоже там малость потешились: открыли клетки, вольеры, разогнали птиц и зверей. Тогда хлопцы и поймали страуса. Заметь: в степи.

– Ну и что вы с ним сделали? Со страусом? – поинтересовался Заболотный. – Съели, небось?

– Ничего подобного. Обменяли на десяток курей. Курей, конечно, съели.

– До чего ж ты мудрый мужик, Павел Андреевич! – восторженно сказал Заболотный. – Вроде ничего и не присоветовал. Думаю, куда он поворачивает?

– Никуда, – хитровато улыбнулся Кольцов. – Вспомнилось про страуса, я и рассказал. Чтоб тебя немного развеселить.

– Не хитруй! – не согласился Заболотный. – Если в наших степях можно африканского страуса поймать, то про коня – и сомневаться не надо. Время теперь такое. Я правильно тебя понял?

– Каждый понимает, как он хочет, – уклонился от прямого ответа Кольцов.

– И знаешь, что я теперь решил? Сменяю коня. Кому-то он пригодится на парадах красоваться. А мы на выменянных лошадках будем молоко детишкам возить.

Время перевалило за полдень. Заболотный спросил у вышедшей на крыльцо жены:

– Ну как? Дела порешала?

– Мы с Абрамычем всегда понимаем друг дружку. Пообещал пару ящиков мыла на днях завезти.

– Абрамыч знает, что в хозяйстве прежде всего нужно, – одобрительно сказал Заболотный и спросил: – Гостей накормила?

– Отказались. Абрамыч сказал: они с тем, вторым, по Основе прогуляются.

– Корми детишков. А мы опосля, когда те двое вернутся.

Они вошли в дом. Заболотный повел Кольцова по узкому коридору. По пути заглядывали в комнаты.

Судя по всему, дом строился для большой, но не богатой семьи. Комнат в нем было много, но все они были маленькие. В каждой из них Заболотный разместил по шесть кроватей. Прикроватные тумбочки вынужден был вынести в коридор, от этого коридор сделался невыносимо узким.

– Тесновато, – заметил Кольцов.

– И я о том же, – согласился Заболотный. – Ответь мне, как дите к порядку приучишь, когда у него для жизни никакого простора. Сейчас пока еще ничего. Пока еще погода спасает: набегаются по двору, потом спят как убитые. А через неделю-две, когда морозные ветры задуют, снегов наметут. Как им тогда жить в такой тесноте?

– Это ты у меня спрашиваешь, – сказал Кольцов.

– Я – размышляю. И уже не один день.

– Ну и размышляй. Тут вокруг тебя много брошенных домов. Большинство хозяев уже никогда сюда не вернутся. Не жди, когда дома превратятся в руины. Не мне тебя учить. Ты же – хозяин, – и Кольцов насмешливо передразнил Заболотного. – «Размышляю».

– Думаешь, только размышляю? Я уже до многого додумался. Сам, заметь. Без всяких советчиков обошелся.

Они вошли в единственную, самую большую во всем доме, комнату. Вдоль стен здесь стояли стулья самых разных фасонов и стилей. Видимо, их собирали в покинутых хозяевами домах. А посредине комнаты, как памятник достатку, блестел лаком небольшой кабинетный рояль.

– Тоже в брошенных домах нашли? – спросил Кольцов.

– Феликс Эдмундович подарил. Он у них в ВЧК в какой-то кладовке стоял. Видать, от прежних хозяев. На нем, может, сам добровольческий генерал Ковалевский играл. Не помнишь?

– Не было у нас рояля. А может, не во все кладовки заглянули… А ты-то играешь?

– А чего ж! – не оробел Заболотный.

Он поднял рояльную крышку, открыл клавиатуру. И стоя, одним пальцем, простучал по клавишам. С трудом можно было угадать мелодию «чижика-пыжика».

– И это весь твой репертуар? – насмешливо спросил Кольцов. – Так и я умею.

– Вот! В этом вся проблема. Детишков надо не только кормить и одевать. Их учить надо. Мне сюда люди нужны. Учителя. Чтоб не только арифметике или, там, чистописанию учили. Но чтоб, к примеру, и музыке. Такую ставлю перед собой задачу.

– Вполне разумная задача, – поддержал Заболотного Кольцов. – Новой России потребуются новые люди. А где их взять, новых?

– И я так размышляю. Считай, мы как та же фабрика. Только там, к примеру, рояли изготовляют, а мы – новых людей. А учителя – это те же инструменты. Плохим инструментом хороший рояль не сладишь. Будет куча досок да моток проволоки.

– Может, и не очень точно рассуждаешь, но, в общем-то, правильно. Насчет новых людей, – согласился Кольцов. – Я с тобой тоже хочу приблизительно о том же поговорить. О человеке, который со мной приехал.

– Этот, в малахае? Он разве не из чекистов? – удивился Заболотный. – Я думал, раз с вами приехал… Ну и в чем проблема?

– Хочу тебя просить пригреть его у себя в «коммуне». В смысле: возьми его к себе на работу.

– А что он может?

– Все.

– Так уж и все?

– Он на моих глазах сложнейший сейфовый замок в салон-вагоне самого Слащева вскрыл. Так что, как я понимаю, он человек технически образованный.

– Так он этот… фармазон, что ли? Или как там у них – «медвежатник»? – продолжал выспрашивать Кольцова вконец ошарашенный Заболотный.

– Не стану от тебя скрывать, был он «медвежатником». И не только. В молодости. Но с возрастом что-то оказалось уже не под силу, о чем-то задумался, многое понял.

– Он понял? Или это ты думаешь, что он понял? – жестко спросил Заболотный.

– Не просто так говорю. Он у меня проверку прошел. И, надо сказать, серьезный экзамен выдержал.

Кольцов убеждал Заболотного, но даже сам чувствовал, что слова его звучали крайне неубедительно и что это предложение Заболотному совершенно не нравится. И он понимал его. У Заболотного в «коммуне» были далеко не все такие домашние дети, как Катя и Николай. Большинство из них, оставшись без родителей или по каким-то другим причинам покинувшие дом, давно жили на улице и промышляли воровством. Воровали от безысходности: кушать-то хочется каждый день. Заболотный у каждого из них потребовал клятву, что навсегда забудут о своем прошлом. И вот появится в «коммуне» такой Миронов, профессиональный вор, и, не исключено, станет для некоторых детишек кумиром, увлечет их воровской романтикой, перетянет на свою сторону.