Собрание сочинений. Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы - Юрий Мамлеев

— Нет уж, — вздохнул Ростислав. — До такого слабоумия никто из них не дошел… Вы посмотрите, в них во всех есть что-то от нас двоих, хоть капля.

Потом он нахмурился и сказал:

— Уже из другой оперы: и Бог, и дьявол любят себя бесконечной любовью. Значит, и любовь бывает разная. Вы это прекрасно знаете. Зависит ведь еще от того, какое Я, что именно в себе любить, тут целая палитра красок…

— Достаточно традиционно, — ответила Лена, — но дело не в словах, а в жизни…

В ответ Ростислав вернулся к искусству практики, и Лена ужаснулась, осознав, как все не просто, включая подводные камни. И неизвестно, распахнется ли дверь.

Ростислав опять взглянул на нее и вдруг развел руками:

— А что касается, Лена, вашей жажды узнать, грубо говоря, чем это все кончится… тут уж я практик, а не звездочет. Скажу откровенно: не знаю. Придется нам с вами подождать. Причем такое время, которое неисчислимо, если речь идет о глобальном конце.

Лена рассмеялась.

— Метафизический романтизм, черт побери, — уютно бормотнул Ростислав, допивая кофе.

— А кстати, Лена, хочу вам сказать: через полчаса сюда должен заглянуть некто Царев Всеволод Петрович, из среды непредсказуемых… Вы ведь слышали о них?

— Не только слышала, но и знаю. Мы с Сергеем даже беседовали один раз с самим Небредовым…

— Ну конечно, конечно… Вы же все-таки в эпицентре тайной Москвы… Не возражаете, если он придет? Если против, я перезвоню ему, он тут рядом живет.

— Зачем, зачем же… Хотя один раз мне пришлось содрогнуться от одного такого непредсказуемого.

— Этот немного другой. Он в контроле. И главное: именно он вывел меня на слабый, но все-таки след вашего Стасика… Вы знаете по каналам тайной Москвы эдакого Митю?

Лена вздрогнула.

— Да, да… Один из наших, Данила Лесомин, рассказывал мне о таком.

— Есть предположение, и не только по Цареву, что у этого Мити и пребывает сейчас Стасик…

Лена встрепенулась.

— Я не знаю, где этот Митя живет… А Данила Юрьевич в отъезде, он будет только через неделю…

— Первая ниточка есть, затем появится и другая.

…Царев явился пошатываясь, но трезвым. До ужаса трезвым. Лицо было еще бледней, чем раньше. На Лену это знакомство произвело гнетуще-дикое впечатление. «Но удивительно, — подумала она, — среди этой гнетущей дикости вдруг его лицо озаряется холодной змеиной мудростью…»

Обсудив Лютова и предполагаемого «Митю», решили закончить встречу.

«Еще один иножитель появился у нас в лице Царева», — прошептала Лена, ложась спать.

У Гробнова в Москве умерла племянница, и он приехал из своего Питера ее похоронить. Девочка умерла от чрезмерного кашля.

Свой Институт по исчезновению цивилизаций он оставил на усмотрение своего заместителя — толстоватого, но пугающе веселого человека, Виктора Иваныча Краева.

Краев этот должен был подготовить за время отсутствия Гробнова еще доклад о нескольких вариантах исчезновения существующих ныне цивилизаций и о том, что может ускорить их исчезновение. Доклад был важен не только для института, и его надо было тщательно подготовить — от имени всего института в целом. Свою решающую и основополагающую лепту Гробнов уже давно внес и сейчас рассчитывал застрять на недельку-другую в Москве после похорон несчастной девочки.

Гробнов еще в поезде очень жалел ее и мать ее, свою сестру, почти одновременно думая о том, что, пожалуй, другим и не снилось.

По приезде в Москву он тут же позвонил Алле, интересуясь, как успехи в плане исчезновения мужа — не обнаружен ли он?

Алла ввела его во внезапный транс своим теперешним отношением к мужу.

«Она любит его больше, чем когда он не исчезал. Наверняка так», — озадаченно, но несколько прямолинейно думалось Гробнову.

И на похоронах племянницы навязчиво лезли мысли о Станиславе, о визите Ургуева к нему — по поводу того же Стасика.

«Характер любви Аллы к мужу, какой он есть сейчас, мне внушает много загадочных мыслей. Надо позвонить Краеву и спросить о деталях того уникального случая со старым индейцем, которому и он поражался, из истории Соединенных Штатов, когда белые истребляли эту расу. Ох уж этот мне Стасик», — размышлял Гробнов над могилой племянницы.

— Теперь девочка эта никому не нужна, кроме Бога, — шепнул кто-то около него, прощаясь…

Похоронив племянницу, Гробнов попросился в общество: собрать у Лены двух-трех «метафизических», особенно он возжелал видеть Данилу Юрьевича.

Однако Лесомина и так искали из-за «Мити», но он пока не объявлялся: пропал.

Один Степан, наоборот, внезапно появившийся, уверял, что Данила в «лесах», бродит-де по тайным местам и медведям и лешим стихи Вергилия читает.

«Все-таки через Ургуева по цепочке на какой-то след вышли», — твердил Гробнов Лене по телефону.

Гробнова три раза Лена пыталась свести с Царевым, но странным образом это не получалось — то перепутали место встречи, то Гробнов вдруг позабыл приехать, точно смыло на время его память.

В конце концов собрались у Лены. Ни Лесомина, ни Царева, поразившего воображение Лены, не было. Зато Ростислав пришел, и кроме него Алла. Сергей возвратился из командировки, возникла и Ксюшенька с Толей. Призрак Стасика не давал никому покоя, казалось, вот-вот — и он внезапно войдет в комнату и скажет: memento mori — помни о смерти. Правда, все присутствующие и так о ней помнили, но все же больше вспоминалось бессмертие.

— До сладострастия даже вспоминается бессмертие, до сладострастия, — прошептала Ксюша на ухо Гробнову.

Гробнов кивнул головой, но добавил тихо:

— Сладострастие надо убрать.

Царева к этому моменту уже успели «ввести в круг». Всех он поражал, но почему — было непонятно. И за столом с Гробновым его стали активно и философически обсуждать. Владимир Петрович только удивлялся, слушая москвичей: где же тогда он, Царев, почему не здесь, почему неуловим для меня?

— Лицо его как книга жизни, — взвизгнула Ксюша, — но потрепанная, изъеденная крысами книга жизни. Сквозь такую книгу, сквозь дыры, просвечивает его подлинный в красоте и в пауках лик, — закончила она истерично. — Я была последнее время на грани каких-то безумных видений, потому и не появлялась особенно, словно жало смерти и жало бессмертия боролись и сплетались во мне, и дух Страха ушел из меня — все обострено, и я чувствую, что Царев жуток, но не несет, по большому счету, Смерть…

Ксюшин экстаз вошел в присутствующих.

— Где Стасик, где Стасик? — бормотала Алла. А Сергей только шептал:

Ксюша подхватила этот шепот: