Истории про девочку Эмили - Люси Мод Монтгомери

— Никогда в нем не нуждалась, — отрезала Кэролайн.

— Восьмидесятилетняя и двенадцатилетняя говорят одно и то же, и обе лгут, — усмехнулась бабушка Нэнси. — К чему ханжить в нашем узком кругу? Я, разумеется, не говорю подобных вещей, когда поблизости мужчины. Ты обратила внимание, Кэролайн, какие у Эмили хорошенькие ручки? Такие же хорошенькие, как у меня в молодости. И локотки, как у кошечки. У кузины Сюзан Марри были такие же локотки. Странно… у нее больше черт Марри, чем Старров, и все же она выглядит как Старр, а не как Марри. Какие мы все странные арифметические задачки на сложение: ответ никогда не выходит такой, какого ожидаешь. Какая жалость, Кэролайн, что Кривобок в отъезде. Ему понравилась бы Эмили… я чувствую, что она ему понравилась бы. Кривобок — единственный из Пристов, кто попадет на небеса, Эмили. Давай-ка взглянем на твои щиколотки, киска.

Эмили довольно неохотно выставила вперед ножку. Бабушка Нэнси с удовлетворением кивнула.

— Щиколотки Мэри Шипли. Только у одной в поколении встречаются такие. У меня они были. У Марри щиколотки толстые. Даже у твоей матери были толстые. Посмотри на этот подъем, Кэролайн. Эмили, ты не красавица, но, если научишься как следует пользоваться своими глазами, ручками и ножками, сойдешь за красавицу. Мужчин легко одурачить, а если женщины станут утверждать, будто ты не красавица, это припишут зависти.

Эмили решила, что представляется удобная возможность получить ответ на вопрос, над которым она ломала голову.

— Бабушка Нэнси, старый мистер Келли сказал, что у меня «манящие» глаза. Это правда? И что это такое — «манящие» глаза?

— Джок Келли — старый осел. У тебя не манящие глаза… это шло бы вразрез с традициями Марри. — Бабушка Нэнси засмеялась. — У Марри глаза, которые не манят, а держат на расстоянии… и у тебя именно такие… хотя твои ресницы им немного противоречат. Но иногда такие глаза — в сочетании с другими определенными достоинствами — действуют так же, как манящие. Мужчины зачастую делают не то, что им велят: если говоришь им, чтобы держались подальше, они стремятся приблизиться. Взять хоть моего собственного Натаниэля… единственным способом заставить его сделать что-нибудь было уговаривать поступить наоборот. Помнишь, Кэролайн? Хочешь еще печенья, Эмили?

— Я его еще даже не пробовала, — сказала Эмили довольно обиженно.

Печенье выглядело очень соблазнительно, и она давно ждала, когда ее угостят. Она не поняла, почему и бабушка Нэнси, и Кэролайн рассмеялись. У Кэролайн был неприятный смех… сухой и хриплый… «совсем не сочный», как определила его Эмили. Она подумала, что, когда будет писать, назовет смех Кэролайн «жидким и дребезжащим».

— А что ты о нас думаешь? — спросила бабушка Нэнси. — Ну-ка скажи нам, что ты о нас думаешь?

Эмили была ужасно смущена. Перед этим она как раз думала, что, описывая бабушку Нэнси, употребит слова «увядшая» и «усохшая», но сказать такое вслух невозможно… невозможно.

— Говори всю правду — пристыдишь самого дьявола, — усмехнулась бабушка Нэнси.

— Нечестно задавать такой вопрос! — воскликнула Эмили.

— Ты думаешь, — сказала бабушка Нэнси, усмехаясь, — что я отвратительная старуха, а Кэролайн и вовсе не человеческое существо. Что до нее, это правда. И всегда было правдой… но видела бы ты меня семьдесят лет назад. Я была самой красивой из всех красавиц Марри. Мужчины с ума по мне сходили. Когда я вышла замуж за Ната Приста, его три брата были готовы перерезать ему глотку. Один из них перерезал свою собственную. О, я разбила не одно мужское сердце в свое время! И лишь жалею, что не могу пережить все это заново. Жизнь была великолепна, пока я могла разбивать сердца. Я правила ими всеми как королева. Женщины меня, разумеется, ненавидели… все, кроме Кэролайн. Но ты боготворила меня, ведь правда, Кэролайн? И боготворишь до сих пор, ведь правда, Кэролайн? Кэролайн, я очень хотела бы, чтобы у тебя не было бородавки на носу.

— Я хотела бы, чтобы у тебя она была на языке, — отозвалась Кэролайн раздраженно.

Эмили начинала ощущать усталость и растерянность. То, что происходило, было интересно… и бабушка Нэнси была по-своему довольно любезна; но дома… дома Илзи, Перри и Тедди сейчас идут в рощу, чтобы весело провести вечер, и Задира Сэл сидит на ступенях молочни, ожидая, когда кузен Джимми угостит ее пеной с парного молока. Эмили вдруг осознала, что тоскует по Молодому Месяцу так же, как тосковала по Мейвуду в свой первый вечер в Молодом Месяце.

— Ребенок устал, — сказала бабушка Нэнси. — Отведи ее в постель, Кэролайн. Уложи ее в Розовой комнате.

Эмили проследовала за Кэролайн по заднему коридору… через кухню… через переднюю… вверх по лестнице… через длинный зал… по другому длинному коридору. Да куда же ее ведут? Наконец они добрались до большой комнаты. Кэролайн поставила на стол лампу и спросила Эмили, есть ли у нее ночная рубашка.

— Конечно, есть. Неужели вы думаете, тетя Элизабет позволила бы мне приехать без ночной рубашки? — пришла в негодование Эмили.

— Нэнси велела передать, что ты можешь спать утром сколько хочешь, — сказала Кэролайн. — Доброй ночи. Мы с Нэнси спим, разумеется, в старом крыле дома, а остальные из нас крепко спят в своих могилах.

С этой загадочной фразой Кэролайн засеменила прочь и закрыла за собой дверь.

Эмили села на покрытую вышитым чехлом оттоманку и огляделась. На окне висели шторы из выцветшей розовой парчи, а стены были оклеены розовой бумагой с узором в виде ромбов из розочек. Глядя на нее, можно было увидеть в воздухе очень красивые сказочные обои — Эмили обнаружила это, уставившись на стену чуть прищуренными глазами. На полу лежал зеленый ковер, так щедро изукрашенный громадными пунцовыми розами, что Эмили было почти страшно ступать по нему. Она решила, что комната совершенно великолепная.

«Но мне придется спать здесь одной, так что я должна очень вдумчиво прочитать молитву», — решила она.

Она разделась, довольно торопливо, задула лампу, легла в постель и, натянув одеяло до подбородка, долго лежала, глядя на высокий белый потолок. Она так привыкла к пологу над кроватью тети Элизабет, что чувствовала себя странно незащищенной в этой низкой, современной кровати. Зато окно было широко открыто: очевидно бабушка Нэнси не разделяла ужаса тети Элизабет перед ночным воздухом. За окном Эмили видела летние поля в волшебном свете восходящей желтой луны. Но большая комната казалась какой-то призрачной. В ней Эмили чувствовала себя ужасно далеко от других людей. Ей было одиноко… она тосковала по дому. Ей вспомнился Старый Келли с его жабьей мазью. Вполне возможно, что он все-таки варил жаб живьем. Ее по-прежнему терзала эта ужасная мысль. Было жутко представить, что жаб… или еще кого-то… варят живьем… Она еще никогда не спала в одиночестве, и ей вдруг стало страшно. Как дребезжит окно! Звук точно такой, как будто кто-то… или что-то… пытается влезть в комнату. Она вспомнила призрак, о котором говорила Илзи. Призрак, которого не видишь, но слышишь и чувствуешь, представлялся особенно страшным… она вспомнила и о каменных собаках, которые в полночь издают свое зловещее «у-ур-у-у-у». Где-то действительно завыла собака. Эмили почувствовала, как на лбу у нее выступил холодный пот. Что имела в виду Кэролайн, когда говорила об остальных, крепко спящих в своих могилах? Где-то скрипнул пол. Не крадется ли это кто-то… или что-то… на цыпочках за дверью? Кажется, что-то шевельнулось в углу. Из длинного коридора доносились какие-то таинственные звуки.