Мертвая зыбь - Юхан Теорин

Йерлоф подумал о том, что она вообще-то тоже из Стэнвика, хотя и не жила там лет сорок. Он кивнул:

— Да, теперь Эрнст покоится рядом с церковью.

Он взял вилку и начал есть и, как обычно, поблагодарил Господа за то, что у него здоровые зубы и даже вроде паршивец Шёгрен, кажется, угомонился.

— А гроб был красивый? — спросила Майя.

— Да, очень. Белый, деревянный, полированный такой.

— А мне бы хотелось себе из красного дерева, — протянула Майя, — если, конечно, он не слишком дорогой… А если не из красного дерева, тогда все равно какой — можно и в дешевом, а потом кремировать.

Йерлоф вежливо кивнул и тотчас поперхнулся драниками, и только он было собрался заметить, что кремация, конечно, дело хорошее… как кто-то дотронулся до его плеча. Это Буэль.

— Тебя к телефону, Йерлоф, — тихо сказала она.

Он повернул голову:

— Что, прямо посреди ужина?

— Да, это очевидно важно. Леннарт Хенрикссон звонит… из полиции.

Йерлоф внезапно почувствовал озноб, студеный ком, вслед за которым всегда приходил Шёгрен, чтобы мучить его кости. Стресс всегда провоцировал приступы ревматизма.

— Я сейчас подойду, — ответил он.

Джулия. Почти наверняка это насчет Джулии — должно быть, плохие новости. Йерлоф медленно поднялся.

— Ты можешь поговорить по телефону на кухне, — сказала Буэль.

Он пошел туда, налегая на палку. В кухне было пусто, красный пластмассовый телефон висел на стене. Йерлоф снял трубку.

— Давидссон, — ответил он.

— Йерлоф… это Леннарт. — Ни малейшего веселья в голосе Леннарта не слышалось.

— Что, что-нибудь случилось? — спросил Йерлоф, хотя заранее был уверен в ответе.

— Да, Джулия… Она не уехала в Гётеборг.

— А где она? — Йерлоф затаил дыхание.

— Там, в Боргхольме, в больнице.

— Насколько все плохо?

— Паршиво, но могло быть еще хуже. Она сильно побилась, ей наложили гипс… Я туда сегодня вечером съезжу и заберу ее.

— А что случилось? — спросил Йерлоф. — Куда ее понесло?

Леннарт помедлил, вздохнул и сказал:

— Она вчера вечером влезла в дом Веры Кант и упала со второго этажа. Да нет, ты не пугайся, по лестнице. Она была немного… ну, как тебе сказать, взволнована. Джулия утверждает, что в доме кто-то есть — там живет Нильс Кант.

Джулия очнулась от сна от странного звука — неподалеку что-то скрежетало. Еще через несколько секунд она более или менее очухалась и вспомнила, что она в Стэнвике, в особняке Веры Кант.

Она замерзла. От боли Джулия чувствовала себя вялой и обессиленной. Ночь, проведенная на полу, показалась очень долгой. Время от времени она впадала в забытье и видела последнее лето с Йенсом, когда солнце не переставая светило над Эландом и осень казалась бесконечно далекой.

Потом она увидела пыльный грязный пол веранды и поняла, что наступил день.

Около входной двери опять послышался скрежет, потом она открылась. Кто-то громко позвал:

— Джулия!

Эхо гулко отскочило от потолка.

Чьи-то руки приподняли ее голову и подложили под шею свернутую куртку или свитер.

— Ты меня слышишь, Джулия? Очнись.

Она повернула свое разбитое лицо к потолку. Джулия видела только левым глазом, правый не открывался.

Это был успокаивающий голос Леннарта. Она узнала его прежде, чем разглядела. Раньше она видела его только в форме, а сейчас Леннарт был в черном костюме и сверкающих ботинках. Она заметила на них сухие листья со двора Веры Кант. Но Леннарта, похоже, это ничуть не занимало.

— Я тебя слышу, — ответила Джулия.

— Хорошо, — сказал Леннарт устало, без намека на раздражение. — Тогда доброе утро.

— Я сюда вошла и здесь… упала с лестницы, — начала объяснять Джулия слабым голосом и приподняла голову. — Это было глупо.

— Йерлоф сказал, что ты уехала домой, — начал объяснять Леннарт, — а я подумал, что ты могла пойти сюда.

Джулия лежала на веранде. Ночью она смогла доползти до нее после того, как очнулась на полу кухни среди обломков мобильника и лампы. Ей повезло: горючее из разбитой лампы растеклось и загорелось, но попало на каменную плиту, и пожар не начался.

Когда она попробовала подняться, у нее ничего не получилось: правая нога болела так, как будто бы кто-то воткнул в нее раскаленную спицу. Тогда она начала медленно ползти к двери, хотя бы лишь для того, чтобы выбраться из кухни. Она доползла до темной веранды и еще раз попробовала подняться; она слышала, как снаружи шелестит ветер, но у нее не было сил выбраться из дома. Она осталась лежать у двери, до смерти боясь услышать шаги, приближающиеся к ней из глубины дома.

— Глупо, — повторила Джулия, — очень глупо.

— Не думай сейчас об этом, мне надо было сюда приехать вечером, но заседание…

Леннарт замолчал, и Джулия почувствовала его руки под своими плечами, он осторожно пробовал ее приподнять.

— Ты можешь встать? — спросил Леннарт.

Джулия надеялась, что он не заметит, что она вчера пила. Она чувствовала во рту омерзительный привкус, какой бывает после похмелья.

— Я не знаю… Я, кажется, сломала… ногу.

— Ты уверена?

Джулия коротко кивнула:

— Я ведь медсестра.

Будучи медсестрой, Джулия смогла поставить себе диагноз еще до того, как поползла к выходу из кухни: перелом или трещина в запястье, сломанная ключица и, возможно, также перелом правой ноги.

Что касается ноги, то она не совсем была уверена: сильный ушиб, трещина или перелом. Джулии несколько раз попадались пациенты, которые по нескольку недель хромали и пребывали в полной уверенности, что скоро с ними все будет в порядке, несмотря на перелом.

Джулии стало интересно, на что сейчас похоже ее лицо: трудно было судить, но наверняка что-то ужасное. Наверное, крови еще из носа натекло, потому что носом она тоже ударилась.

— Попробуй приподняться, Джулия, — сказал Леннарт.

Джулии нравилось то, что он спокоен.

— Прости меня, — благодарно ответила она.

— За что «прости»?

Леннарт держал ее, приподняв над полом.

— Извини, что я сюда без тебя пошла.

— Не думай об этом, — опять повторил Леннарт.

Но Джулия не хотела молчать, она должна была все сейчас объяснить.

— Я искала Йенса, потому что видела вечером свет в окне. И я подумала… что он здесь живет.