Аня из Зеленых Мезонинов - Люси Мод Монтгомери

Они поспешили на луг за амбары, где Мэтью метал сено в стога. Там же у калитки миссис Линд беседовала с Мариллой.

— Ах, Мэтью, — воскликнула Аня, — я поступила, и я первая… или одна из первых! Я не хвастаюсь, но я так благодарна судьбе.

— Ну вот видишь, я всегда говорил, — сказал Мэтью, с восторгом всматриваясь в список. — Я знал, что ты их всех запросто заткнешь за пояс.

— Ты отлично себя показала, Аня! Нужно отдать тебе должное, — сказала Марилла, стараясь скрыть свою огромную гордость за Аню от критического взора миссис Линд. Но эта добрая душа отозвалась сердечно:

— Я тоже думаю, что Аня молодец, и не собираюсь медлить с похвалой. Ты делаешь честь своим друзьям, Аня, вот что я смажу, и мы все тобой гордимся.

В ту ночь Аня, которая завершила этот восхитительный вечер недолгой, но серьезной беседой с миссис Аллан в доме священника, блаженно опустилась на колени у открытого окна в ярком сиянии луны и прошептала молитву, исполненную благодарности и горячих пожеланий, которая изливалась прямо из сердца. В молитве той была благодарность за прошлое и смиренная просьба о будущем, и, когда она заснула на своей белой подушке, сны ее были такими светлыми, яркими и красивыми, каких только можно желать в девичестве.

— Непременно надень свое белое кисейное платье, Аня, — настойчиво советовала Диана.

Обе они находились в Аниной комнатке в мезонине. На сад еще только начинали опускаться сумерки — прелестные желтовато-зеленые сумерки под ясным, безоблачным, лазурным небом. Над Лесом Призраков висела большая круглая луна, которая медленно разгоралась, постепенно сменяя свое бледное свечение на ослепительный серебряный блеск. Воздух был полон сладких звуков летнего вечера — щебета засыпающих птиц, шелеста капризных ветерков, доносящихся издали голосов и смеха. Но в Аниной комнате шторы были опущены и горела лампа, там были заняты важным делом — туалетом.

Комнатка в мезонине имела теперь совсем другой вид, чем четыре года назад, когда Аня почувствовала, что нагота стен пронимает ее своим негостеприимным холодом до глубины души. Постепенно сюда закрались перемены, и Марилла согласилась на них безропотно, так что наконец комнатка превратилась в настоящее гнездышко, милое и уютное, какого только может пожелать юная девушка.

Бархатный ковер в пунцовых розах и пунцовые шелковые шторы — давние Анины мечты — разумеется, не воплотились в жизнь. Но ее мечты менялись по мере того, как она росла, и скорее всего, она и не жалела о несбывшемся. Пол был покрыт красивой циновкой, а занавески, мягкими складками спускавшиеся с высокого окна и чуть колыхавшиеся от легких дуновений ветерка, были из бледно-зеленого муслина. Стены отнюдь не были увешаны гобеленами из золотой и серебряной парчи, но оклеены со вкусом подобранными обоями, на которых были изображены цветущие яблоневые ветки, и украшены несколькими хорошими картинами, подаренными Ане миссис Аллан. Почетное место в комнате занимала фотография мисс Стейси, перед которой Аня в знак своего глубокого чувства всегда ставила свежие цветы. В этот вечер букет белых лилий разливал по комнате чуть слышный запах, словно аромат мечты. Не было здесь и "мебели красного дерева", ее заменяли выкрашенный в белый цвет шкафчик с книжками, плетеное кресло-качалка с подушками, туалетный столик, покрытый белой муслиновой салфеткой с оборками, старинное зеркало в золоченой раме с нарисованными на его верхней части пухлыми розовыми купидонами и фиолетовыми виноградными кистями, прежде украшавшее комнату для гостей, и низкая белая кровать.

Аня собиралась на концерт, который должен был состояться в гостинице Уайт Сендс. Концерт устраивали отдыхающие с целью сбора средств для шарлоттаунской больницы. Для участия в нем были приглашены молодые таланты со всей округи. Берта Сампсон и Перл Клэй из баптистского хора Уайт Сендс были приглашены петь дуэтом, Милтон Кларк из Ньюбриджа должен был исполнить соло на скрипке, Уинни Блэр из Кармоди собиралась спеть шотландскую балладу, а Лаура Спенсер из Спенсерваля и Анна Ширли из Авонлеи были приглашены декламировать.

Как некогда выразилась Аня, это была "эпоха в ее жизни", и вся она трепетала от восторга и волнения. Мэтью был на седьмом небе от радости и гордости по поводу чести, которой удостоилась его Аня, да и Марилла не отставала от него, хотя скорее умерла бы, чем признала это, и твердила, что не считает приличным, чтобы столько молодежи толкалось в гостинице без всякого надзора со стороны кого-нибудь из старших.

Аня и Диана должны были ехать на концерт вместе с Джейн Эндрюс и ее братом Билли в их четырехместной коляске. На концерт ехали также еще несколько юношей и девушек из Авонлеи. Должны были прибыть многочисленные слушатели из города, а после концерта исполнителей ожидал ужин.

— Ты действительно думаешь, что кисейное будет лучше всего? — спросила Аня с тревогой. — Мне кажется, что оно не такое красивое, как мое голубое в цветочек из муслина, и уж конечно не такое модное.

— Но оно тебе гораздо больше идет, — заявила Диана. — Оно такое мягкое, легкое и хорошо облегает фигуру. Муслин жесткий, и у тебя в нем такой вид, будто ты нарочно «вырядилась». А кисейное выглядит так, словно ты в нем и родилась.

Аня вздохнула и уступила. Диана благодаря замечательному вкусу начинала пользоваться репутацией знатока в вопросах одежды, и многие искали ее совета. Сама она в этот вечер выглядела прелестно в платье ярко-розового цвета — цвета, от которого Ане навсегда пришлось отказаться. Но Диана не принимала участия в концерте, а потому ее внешность имела гораздо меньше значения. Все ее старания были обращены на Аню, которая, как провозгласила Диана, должна была, к чести Авонлеи, быть одета и причесана с королевским вкусом.

— Вытяни эту оборку чуточку побольше… вот так; давай я завяжу пояс; теперь туфли. Я хочу заплести тебе две толстые косы, поднять их и перевязать посередине большими белыми бантами… нет, не выпускай этот локон на лоб… просто сделай мягкий пробор. Из причесок, какие ты делаешь, эта идет тебе больше всего, и миссис Аллан говорит, что с таким пробором ты выглядишь как мадонна. Эту маленькую розочку я приколю тебе над ухом. У меня на кусте была всего одна, и я берегла ее для тебя.

— Как ты думаешь, надеть мне на шею нитку жемчуга? — спросила Аня. — Мэтью привез ее мне из города на прошлой неделе. И я. знаю, ему было бы приятно увидеть, что я ее надела.

Диана выпятила губки, склонила свою черную головку набок с критическим видом и наконец высказалась в пользу жемчуга, который вследствие этого обвил стройную молочно-белую Анину шейку.

— Есть что-то стильное в тебе, Аня, — сказала Диана с независтливым восхищением. — У тебя такая чудесная посадка головы. Я думаю, это из-за твоей фигуры. Я просто коротышка. Я всегда этого боялась, но теперь знаю, что такой и останусь. Ничего не поделаешь, придется с этим смириться.

— Но зато у тебя такие ямочки, — сказала Аня, глядя на хорошенькое оживленное лицо, склонившееся над ней, и любовно улыбаясь. — Прелестные ямочки, как углубления в креме. Я оставила всякие надежды когда-нибудь обрести ямочки. Моя мечта о них никогда не сбудется, но так много моих желаний исполнилось, что я не должна роптать… Ну, теперь я готова?