Азимут бегства - Стивен Котлер

— Прошло и так много времени, может, стоит придумать что-то попроще?

— Нет, не в этот раз.

Возникает еще одна пауза. Но спора не возникает. Они занимаются такими делами без малого семь десятков лет и уже не спорят, только обсуждают информацию, ища кратчайшие пути к достижению цели.

— Какая будет винтовка?

— Охотничья, с оптическим прицелом, что-то такое элегантное и не оставляющее следов. Я пришлю человека, чтобы найти подходящую.

— Кого?

— Человека сутаны, он приедет из Рима. Ты его не знаешь, хотя однажды ты встречался с его отцом.

— Дай мне два дня. Пусть твой человек приедет дневным поездом. На вокзале его встретит Грета.

— Грета? — Оба смеются, и правда, отчего бы двум старикам не отвлечься от важных дел хотя бы на несколько минут.

Уже холодно и темно, когда Анхель и Амо попадают наконец в «Пса и утку». Они заказывают кофе: если выпить кофе с коньяком утром, то это помогает быстро забыть, что пережил прошедшей ночью.

В зале человек пятнадцать. Спорят о футбольном счете и шансах Италии выйти в финал кубка мира. В углу несколько студентов. В конце зала бармен и его подруга. Они так давно вместе, что кажется, что прожитая ими жизнь принадлежит кому-то другому. В центре зала за столом одиноко сидит молодая женщина. На ней джинсы и студенческий свитер, она привлекательна той привлекательностью, какой отличаются только и исключительно американки. Она настолько проста и непритязательна, что Анхель не может оторвать от нее взгляд.

Они с Амо проходят в дальний угол бара, стараясь уединиться. Два человека о чем-то тихо беседуют. Такое может происходить с каждым. Везде, где угодно.

— Ты не хочешь рассказать, каким образом ты влетел в окно?

Амо, причмокивая, пьет кофе, вдыхает пар, клубящийся над чашкой.

— Кто может поверить, что здесь по-настоящему жарко?

Анхелю потребовалась неделя, чтобы выздороветь после пыток Исосселеса. Амо сидел возле него все это время и вполголоса читал ему. Даже лежа в постели, Анхель иногда замечал последствия того полета. Изломанные углы падающего в окно света, застрявший в раме кусок разбитого стекла. Амо так и не рассказал подробностей. Единственным напоминанием были царапина на руке и небольшой порез на ноге. В остальном он, как это ни странно, остался цел и невредим.

— Было очень много осколков. — Это был единственный ответ, который получил Анхель.

Он отхлебывает кофе и вспоминает тот день, когда они с Амо впервые сидели вдвоем в другом баре в другом месте и тоже пили кофе. Кем был тогда этот человек? Кем стал он теперь? Он думает о Пене, которая сидела за его спиной в кинотеатре в четвертый вечер его пребывания в Санта-Фе. Он вспоминает блуждания по дорогам Колорадо, сломанный лед, ощущение холода в ногах. В этих воспоминаниях нет ни порядка, ни последовательности. Пути назад нет, как нет в мире карт, на которых верно отмечены пути наших скитаний в нем.

— У меня был очень трудный день, я просто плохо соображал.

— Много ли людей, которые в здравом уме влетают в окна второго этажа? Это часто случается в том месте, откуда ты появился?

— Ты просто не поверишь, что может случиться в местах, откуда появляюсь я.

В бар входит женщина — продавщица роз. Сезон давно кончился, цветы съежились от холода. Но Амо покупает один цветок. Он закрывает глаза и проводит розой по подбородку. Анхель молча смотрит на него. Кажется, что Амо одновременно пребывает в двух мирах.

— Ты должен подарить ей розу, — говорит Амо и кивает в сторону девушки, сидящей в центре зала.

— Зачем?

— Ты никогда не дарил роз незнакомке?

— Нет.

— Значит, ты просто обязан это сделать. — Он замолкает и нянчит лепестки пальцами. — Надо хотя бы один раз в жизни подарить розу незнакомой женщине.

«И Цзин» учит, что триада есть основа всякой реальности. Вселенная зиждется на трех линиях. Книга Перемен говорит нам, что единица порождает двойку, двойка порождает тройку, а тройка дает начало десяти тысячам вещей. В «И Цзин» существует восемь различных триад, и именно комбинации восьми триад дают в итоге число шестьдесят четыре. Это конечное число всех возможностей. Ни в одной версии Книги Перемен вы ничего не найдете о шестьдесят пятой гексаграмме. Шестьдесят пять — это число для истинно верующего, конец линии, конец всех линий.

Иония глубоко верит в это, только это чувство заставляет его двигаться вперед все эти долгие бессонные ночи. Он, и никто другой, нанес вот эти линии на лист бумаги, но когда это было? Видимо, давно, так как Иония не может припомнить, а ведь он никогда ничего не забывает. Он не верит в мелочи, ибо для человека без прошлого их просто не существует.

Но где сейчас этот лист?

Он снова просматривает записи, но этих страниц не хватает: нет диаграммы, взятой из «Шуо-Куа», на которой течение жизни запечатлено в виде замкнутой последовательности, и нет еще одной диаграммы, почерпнутой из лекций Рихарда Вильгельма, на которой изображены шесть точек, расположенных вокруг звездочки. Иония закрывает глаза и явственно представляет себе пропавшую схему. Точки помечены движением по часовой стрелке — глубина, покой, пробуждение, слабость, удержание, чувствительность, радость, творчество. Диаграмма жизни, развертывающаяся в пространстве и времени.

Многие думают, что «И Цзин» — это календарь. Но есть немногие, и Иония из их числа, кто видит в Книге Перемен путеводную карту, и карту незавершенную.

В бунгало он один. Кристиана ушла раньше, и теперь он сидит в одиночестве со всеми своими записями, полным чемоданом информации, вечностью слияния — да, почти что с вечностью. Но одни предметы исчезли, другие надежно зафиксированы. После того, как предсказательница покинула его, хохочущего, на берегу, он провел целый день в поисках пакета, присланного ему Койотом. Никаких следов. Ничего. Трубка словно сквозь землю провалилась. Иония уже начал сомневаться, был ли вообще пакет или был ли тот человек действительно почтальоном.

Несомненно одно — в сети произошел какой-то сбой. Он никогда так долго не был без работы. Он через день наводит справки, но нет — ничего, никакой работы, никто не звонит ему в Иерусалим. Он стал никому не нужен. Иония даже позвонил Максу, чтобы просто узнать, не появлялся ли кто, но и Макс никого не видел. Все происходящее не доставляет Ионии неприятностей, жизнь продолжается в своем ритме, и это он тоже почерпнул в Книге Перемен, и он знает, что нет на свете способа познать движение жизни.

В последнее время он все чаще задумывается о том маленьком мальчике, каким он был когда-то, он до сих пор помнит то ощущение в пальцах, которыми он держался за Стену Плача, острый угол света, падающий на высокие камни и отражающийся прямо ему в глаза с поднебесной вышины. Он построил жизнь на мелкой пыли. Может быть, он допустил ошибку, может быть, человек не смеет двигаться назад, в прошлое, может быть, есть только одно, дозволенное ему направление. Но в таком случае это Кристиана — знак, символ, к которому можно прикоснуться, нечто, стоящее не на пепле и темном таинстве.