Порочная страсть - Колин Маккалоу

Вчерашние солдаты вернутся уже в другой мир, подумала сестра. В большинстве своем они достаточно сильны, чтобы выжить, а ее задача – попрощаться с ними и проводить в путь. Ей нельзя цепляться за них, как нельзя позволять им цепляться за нее. Надо просто отпустить их, и сделать это, насколько возможно, достойно.

И вот наконец началось: заревели машины, все всколыхнулось, пришло в движение. К счастью, муссоны еще не набрали силу, оставалась надежда, что эвакуация пройдет большей частью не под проливным дождем.

Всеобщая апатия сменилась эйфорией, словно только сейчас, когда долгожданный день настал, люди наконец поверили в него и дом, что казался далекой мечтой, превратился вдруг в реальность. Воздух наполнился оживленными голосами, возгласами, пронзительными свистками, криками и обрывками песен.

Даже строго вышколенные медсестры не смогли сдержаться: бросились обниматься и целоваться друг с другом с поистине голливудским пылом, а иногда и со слезами, – их тоже захватил общий порыв. Куда девалась их армейская выучка – все они стали вдруг просто милыми растерянными женщинами. Для них это прощание было необычайно важным, завершилась целая эпоха в их жизни. Незамужние и в большинстве своем уже на полпути к пенсии, в этом неприветливом пустынном месте они отдавали все силы великому делу. Отныне их жизнь уже не будет настолько значимой, наполненной смыслом. Пациенты стали сыновьями, которых у них никогда не было, но из бездетных женщин вышли хорошие матери. А теперь все закончилось: им оставалось лишь благодарить Бога, – но в душе они знали: ничто не сравнится с радостью и болью, с безмерным счастьем и жестоким отчаянием этих последних лет.

В бараке «Икс» мужчины ждали отъезда в полной форме, а их обычная одежда, выстиранная и вычищенная, покоилась в рюкзаках поверх остальных вещей. Обитые жестью чемоданы, вещевые мешки, узлы и ранцы лежали грудами на полу, по которому впервые за всю его историю без всякого почтения с грохотом топали тяжелые армейские ботинки. Пришел унтер-офицер, передал сестре Лангтри последние инструкции, куда привести людей для погрузки, и проследил, чтобы убрали лишнее снаряжение, которое нести не полагалось.

Отвернувшись от двери после его ухода, сестра Лангтри заметила, что Майкл один в подсобке заваривает чай, и быстро огляделась. За ними никто не наблюдал: должно быть, остальные сидели на веранде и ждали, когда принесут чайник.

– Вы не прогуляетесь со мной, Майкл? – Она остановилась в дверях подсобки. – Пожалуйста. Осталось всего полчаса, и мне очень хотелось бы провести немного времени с вами. Не уделите мне минут десять?

Майкл задумчиво посмотрел на нее. Точно так же он выглядел, когда появился здесь впервые: полевая форма защитного цвета, американские краги, холщовый ремень, рыжевато-коричневые ботинки, начищенные до блеска, сияющие пуговицы и пряжки. Брюки и рубашка выцветшие, поношенные, но аккуратные, чистые и отутюженные.

– Да, конечно, – сказал он серьезно. – Вот только отнесу на веранду поднос с чаем. Давайте встретимся внизу, у пандуса.

Только бы он не пришел с Бенедиктом, подумала сестра Лангтри, ожидая у пандуса под бледным, водянистым солнцем. С него станется. Слава богу, Майкл пришел один, они направились по тропинке к пляжу. Остановившись перед широкой полосой песка, Онор заметила:

– Все произошло слишком быстро: я оказалась не готова.

– Я тоже, – признался Майкл.

– Мне впервые представилась возможность увидеться с вами наедине после… после смерти Люса, – принялась она сбивчиво объяснять. – Нет, после окончания расследования. Это было ужасно. Я наговорила вам столько ужасных вещей, но хочу, чтобы вы знали: я вовсе так не думаю. Простите меня, Майкл! Я страшно сожалею.

Он выслушал ее молча, с печальным лицом, а потом медленно, словно с трудом подбирал слова проговорил:

– Вам не за что извиняться. Я один должен просить прощения за все. Остальные так не считают, но я чувствую, что должен объясниться с вами, поскольку теперь это уже не имеет особого значения.

Она услышала только последнюю фразу.

– Теперь уже ничто не имеет особого значения. Давайте сменим тему. Расскажите о доме. Вы думаете поехать прямо к себе на ферму? Как там ваша сестра и зять?

– Сначала мне нужно получить демобилизационные документы, а потом мы с Беном отправимся ко мне на ферму. Недавно пришло письмо от сестры: они с мужем ждут не дождутся, когда я снова возьму дело в свои руки, считают дни до моего возвращения. Харолд, мой зять, хочет вернуться на прежнюю работу, пока не появилось слишком много демобилизованных солдат.

– Вы с Беном? – изумленно переспросила сестра Лангтри. – Вместе?

– Да.

– Вы и Бен?

– Все верно.

– Господи, почему?

– Я перед ним в долгу.

Лицо Онор исказила страдальческая гримаса.

– Да перестаньте!

Майкл расправил плечи.

– У Бенедикта никого нет, сестра. Его никто не ждет. А оставлять одного его нельзя. Кто-то всегда должен быть рядом. Я виноват перед ним. Жаль, что я не могу вам все объяснить! Чтобы случившееся никогда не повторилось, я буду рядом.

На ее измученном лице отразилось замешательство, она растерянно посмотрела на Майкла. Неужели этот непостижимый человек навсегда останется для нее загадкой?

– О чем вы говорите? Что не должно повториться?

– Я уже говорил, – терпеливо начал Майкл, – что вам следует знать правду. Во всяком случае, я так считаю, хотя остальные со мной не согласились. Мне понятно, почему Нил так настойчиво требовал оградить вас, однако я убежден, что должен объясниться. Вы вправе знать правду.

– Какую правду? Я ничего не понимаю.

Там, где кончалась тропинка, лежала на боку бочка из-под бензина. Майкл повернулся, поставил на нее ногу и уткнулся взглядом в свой ботинок.

– Мне нелегко подобрать нужные слова, но я не хочу, чтобы вы смотрели на меня так, как смотрите с того утра: непонимающе. Я согласен с Нилом: даже все вам рассказав, ничего не изменишь, – однако тогда, возможно, расставаясь со мной навсегда, вы не будете смотреть на меня так, будто одна – вас ненавидит меня, а вторая половина хотела бы возненавидеть. – Он выпрямился и повернулся к ней. – Это слишком тяжело.

– С чего вы взяли, что я ненавижу вас? Нет, и никогда не смогла бы. Что было, то было, ничего изменить нельзя, да и незачем. Терпеть не могу копаться в прошлом и искать виноватых, поэтому просто расскажите мне все как есть. Я хочу знать и имею право знать.

– Никакого харакири не было. Люса убил Бенедикт.

Сестру Лангтри будто отшвырнуло в прошлое, в залитую кровью баню: она вновь увидела поруганное великолепие, распростертое тело Люса, некогда изящное и грациозное, а теперь обезображенное, изуродованное. Тот, кто совершил такое, не добивался театрального эффекта, а хотел посеять ужас, и это не мог быть сам Люс, потому что он слишком любил себя, свое красивое тело.