Избранное - Иоганнес Бобровский

что тебя сегодня же отпустят? В открытую дверь — бум-та, бум-та? Нет, это не дело — могло ведь налететь и шестнадцать мух, четыре все же лучше, чем шестнадцать.

А не прихлопнуть ли всю четверку на стене? Их так и останется четыре, не больше. Все же какой-то результат.

— Ты что, с луны свалился? — говорит усач. — Представляешь, сколько явится на похороны?

Бум-та, бум-та, бум-та.

К тому же мертвые не в счет. А иначе можно было бы поймать несколько штук, да и приляпать их к стенке.

Тоже верно. И стало быть, гадание продолжается. Но без хитростей дело все же не обходится.

Было бы у нас варенье. Или сахар. Впрочем, сойдет и слюна. Если пальцем провести по стене, останется влажный след, и мухи насядут. И когда высохнет, тоже будут садиться. И никому невдогад.

— Но только чтобы табаком не пахло, — предупреждает эксперт. — Если слюна пахнет жевательным табаком, муха ни за что не сядет. И даже если просто табаком.

Но тут прилетела пятая муха и отползла чуть вправо. А может, она еще вернется?

Приходится следить во все глаза. Даже сейчас, утром, когда еще светло и мухи предпочитают чертить над головами сидящих и только редко присаживаются на стену. Таращишься на голую штукатурку и ждешь: сядет или не сядет? Прилетит новая или не прилетит?

К полудню мухи склонны на время угомониться.

Четыре дня? Пять дней? Шестнадцать?

Нет, сразу ничего не выяснится. На сей раз тетушка Хузе просчиталась. Она еще сохранила какую-то веру в добропорядочность мира. Разумеется, миру и по мнению тетушки не мешало б быть лучше, но то-то и есть, он намного хуже, чем считает тетушка.

— Посетители к Хабеданку? Кто такие? Дочь?

— А вам чего, молодой человек? Тоже родственник?

Новые новости! Посетители!

— Стало быть, ступайте вон туда за угол, в окружной суд, комната первая. Увидите человека с красным носом. Но только ведите себя как следует. Вежливо и уважительно.

И:

— Покорно благодарим.

Новые новости! Надзиратель Щесни двадцать лет на службе. А до того солдатчину отбывал. И никогда и слыхом не слыхивал о посетителях. Такого еще не бывало!

Да и у Бониковского глаза полезли на лоб. Посетители?

— Скажите, ведь это вы недавно приходили? По неймюльскому делу, да-да, водяная мельница. И сегодня вы опять здесь? И опять по неймюльскому делу? Так чего же вам надобно?

— Посетить содержащегося под арестом? По-нимаю.

— Кем же вы приходитесь арестованному? Стало быть, никем. Вот видите. Так чего же вам здесь нужно?

— Тэ-экс, вы, стало быть, выдаете себя за дочь. Мало ли кто сюда приходит.

Еще некоторое время в том же духе. И наконец:

— К сожалению, невозможно. Вы должны удостоверить свою личность. Или привести свидетелей. Незаинтересованных свидетелей.

В уголовном судопроизводстве — ну, да что могут понимать эти люди, всякие там цыгане, евреи, — стало быть, как это называется? Пособничество при побеге, опять же попытка запутать следствие и все такое в этом роде. А уж особенно: передача вестей с воли. Записки. Возможно, даже шифрованные. Или условными знаками.

Стало быть, никаких посещений.

И вот оба идут к дядюшке. Две улицы, площадь и тесный проулочек. У дядюшки сейчас урок. Тетеньки дома нет. Может, где по соседству.

— Пойду погляжу, — говорит Мари и убегает.

Лео Левин сидит у стены и прислушивается к голосам за тонкой перегородкой. К звонким голосам, что скачут наперебой, к быстрым и медлительным голосам, за которыми следует низкий голос, что заботливо подхватывает остальные голоса, словно обняв их за плечи и соразмеряя свой шаг с короткими шажками торопливых голосов. Много тут не услышишь — не разберешь ни слов, ни предложений.

Левин встает и подходит к двери. Сейчас он кое-что слышит.

— Как я уже говорил вам: если где случится беда, не смейте туда бежать, остановитесь поодаль — и ни шагу дальше. Но только кричите, кричите изо всех сил! Кто-нибудь да прибежит на крик, кто-нибудь другой поможет.

Левин даже огорчился.

— Послушай, что он говорит, — обращается он к Мари, которая вернулась, так и не найдя тетеньку. Может, мимо пробежала, ведь Мари ее не знает. Но и те, кого она спрашивала, не видели тетеньку. — Нет, ты послушай, чему он их учит!

Ибо дядюшка опять повторяет свое наставление:

— Значит, сами не подходите. Только кричите изо всех сил! Другие помогут.

— Что же ты, Левин? Правильно он говорит. Представь себе, кто-нибудь лежит под лошадью, ребятишки подходят, а она бьется тремя здоровыми ногами, потому как четвертая у нее сломана. И даже кусается. Смекаешь?

А вот и тетенька, пришла сама по себе. Остановилась на пороге и говорит:

— Леохен! — Увидела Мари и спрашивает: — А это кто же, Леохен?

— Это моя невеста Мари, — поясняет Левин.

— Ой-ой-ой! — Тетенька даже немного испугалась.

Мари побелела до корней волос и отступила назад. Но сразу очувствовалась и с этаким коротким смешком:

— Неправда, он шутит. Я дочь Хабеданка, ну того, что со скрипкой.

— Как же, помню, — говорит тетенька. — Он к нам заходил.

Так вот общеизвестный Хабеданк сидит в бризенской тюрьме.

— Ой-ой-ой, деточка! — говорит тетенька. Она все же неспокойна. «Невеста Лео? Этого еще недоставало!»

Дядя Салли тем временем отправляет детвору восвояси. Весь дом полнится гомоном — от чердачной лестницы и до самой кухни. Дядя Салли стоит в дверях и машет обеими руками.

Выйдя на улицу, дети мигом притихли.

Нет, сразу ничего не выяснится.

Штрасбургского полицмейстера зовут Бирфакер. Никто не знает, откуда его принесло, он явился нежданно-негаданно и так и остался в городе чужеродным телом, а когда-нибудь, глядишь, его переведут отсюда.

Сегодня он получил письмо. От окружного судьи в Бризене. Дело о поджоге. На подозрении некто, незаконно проживавший в указанном владении. По всей вероятности, акт мести ввиду предстоящего выселения.

А также насчет моего дедушки, это, мол, немец, исконный неймюльский житель. Что же до находящегося на подозрении (тяжком) Хабеданка, ныне пребывающего в бризенской городской тюрьме, то оный Хабеданк настаивает на своем alibi и ссылается на нового капеллана по фамилии Рогалла.

— Ну что ж, вызовем этого господина, — говорит Бирфакер.

Означенное духовное лицо на вызов явилось.

— Да будет благословен Иисус Христос!

— Здрасте, — отрубил Бирфакер.

И капеллан сел без лишних слов.

— Я попросил вас сюда, — с глухим ворчанием начал Бирфакер.

— Это мне известно, — отозвался капеллан.

— Как вы сказали?

— Вы попросили меня сюда, — отвечал Рогалла, — я к вашим услугам.

«Этому пальца в рот не клади», — заключает про себя Бирфакер и, нащупывая почву:

— Вам, как я понимаю, еще внове ваши обязанности? Еще не освоились как следует?