Избранное - Иоганнес Бобровский

class="p1">— Нет, почему же? — возражает Рогалла. — На моем счету здесь четыре погребения, три крещения и одно бракосочетание — так недолго и освоиться.

— В таком случае прошу меня выслушать, — говорит Бирфакер.

Итак, слово за Бирфакером. Этот разговор стоит привести полностью.

— Сударь!

— …капеллан! — дополняет Рогалла.

— Так точно, — говорит Бирфакер. — Вы, как и я, впрочем, не здешний житель.

— Как же, как же, — говорит Рогалла. — Из Роговки, в двадцати двух километрах. А вы?

— Я — нет. Да это и не важно.

Короткая пауза. И с глухим рычанием:

— Вам, господин капеллан, конечно, знакомы задачи, к коим обязывает ваш сан.

— Наша святая церковь, — говорит Рогалла.

— Наш Германский рейх, — поправляет его Бирфакер. — Олицетворяемый для каждого из нас высокочтимой особой нашего победоносного кайзера.

— Так что же у вас, собственно, новенького? — осведомился капеллан Рогалла.

— Сейчас узнаете, — огрызнулся Бирфакер. — Итак, владение за номером сорок два дробь два в Неймюле, перешедшее в собственность казны, до первого октября шестьдесят восьмого года числившееся за Пильхом — дайте мне кончить, — ныне списанное в убыток по случаю пожара — нет, нет, прошу вас, господин капеллан, — на тяжком подозрении у нас некий цыган, именуемый Хабеданком — вам случайно не знаком этот человек?

— Хабеданк?.. — повторяет в раздумье Рогалла.

— Вы его, стало быть, не знаете? — устанавливает Бирфакер.

— Дайте подумать, — говорит Рогалла.

— Вот, собственно, и все, — заключает Бирфакер.

— А кто он, этот Хабеданк? — спрашивает Рогалла.

— Бродячий музыкант. Он будто бы играл на каких-то похоронах здесь, в Штрасбурге.

— Верно, припоминаю, — говорит Рогалла. — Погребение Цабеля Замюэля, скрипач, пожилой человек. С ним был еще один, тот пел. Славные люди.

— Господин капеллан, не все ли равно, кто играл на скрипке, да и вообще играл ли кто-нибудь. Здесь это в порядке вещей, и никто не спрашивает, как, мол, тебя звать и все такое.

— Вы же спросили, — возразил Рогалла.

— Спросил для проформы. Почему вы настаиваете на знакомстве с каким-то бродячим цыганом?

— Я вас не понимаю, — заявил Рогалла.

— Сейчас поймете, господин капеллан. Означенный бродяга цыган проживал во владении, ему не принадлежащем. Покупатель оного потребовал его освободить. И тогда цыган, мстительный, как все цыгане, решился на поджог.

— И вы обо всем этом осведомлены? — спросил Рогалла.

— Да, это известно. Цыган же утверждает, будто во время пожара его не было в Неймюле, он якобы находился в Штрасбурге. Если исходить из даты погребения, это как будто и верно: дом сгорел на следующий день, ночью.

— От Штрасбурга до Неймюля три верных дня пути.

— Я бы не сказал, господин капеллан. На резвых лошадках да с перепряжкой в Малькене всего лишь сутки. Маловероятно, на первый взгляд, допускаю, а все же вполне возможно.

— Господин полицмейстер, — возразил капеллан Рогалла, — об этом же и речи быть не может. Такой человек, мало того: два таких старика…

— Господин капеллан, — говорит Бирфакер и выпрямляется во весь свой рост. — Надеюсь, вы не намерены покрывать всякий сброд, который доставляет столько хлопот нашим властям? Зачем вам это нужно?

— Вы это серьезно?

— Да, господин капеллан, и я просил бы вас не уклоняться от ответа.

В этом присутственном месте царят сумерки. На подоконнике выстроились четыре тарелки с мушиным ядом, но мухам, видно, неуютно здесь.

Рядом с письменным столом, на этажерке, где сложены папки с делами, стоит бутылка.

— Красное винцо, — говорит Бирфакер на вопросительный взгляд капеллана, — знакомое вам, полагаю, по многим обстоятельствам.

— Наша святая церковь… — начинает Рогалла.

— Оставим это до другого раза, — обрывает его Бирфакер, — речь идет о случае общенациональной важности.

— А тогда разрешите удалиться, — говорит Рогалла.

— Прошу вас остаться здесь.

— Господин полицмейстер, — говорит Рогалла, — у меня впечатление, что вы учиняете мне допрос.

— Глупости, — говорит Бирфакер и вдруг становится приветлив. Проведя рукой по столу, он и в самом деле схватил муху и внимательно ее разглядывает, прежде чем заговорить.

— Давайте же без обиняков, — говорит он, растирая муху большим и указательным пальцами. — Перед нами ясный случай, акт мести, направленный против немца, пользующегося общим уважением, и, стало быть, против всего немецкого в целом. Вы меня поняли, не так ли?

— Нет, — ответствует капеллан Рогалла.

Бирфакер поднимает руку и ставит ее на стол ребром между собой и священником.

— Но позвольте! Поскольку все мы, как немцы, стремимся к единой общей цели…

— Вы полагаете? — спросил капеллан, удивленно вскидывая брови. — Я бы не сказал…

— К черту, к дьяволу! — Бирфакер хватает со стола тяжелое пресс-папье, осколок гранаты семидесятого года, и швыряет его об пол.

Рогалла поднимается.

— Я, кажется, здесь лишний.

Опять двадцать пять: то же само сначала! Но теперь встает и Бирфакер.

— Взвесьте все как следует, господин капеллан. Я говорю с вами, как немец с немцем. Надеюсь, это вам понятно?

— Я священник.

— Знаю, господин капеллан, немецкий священник. Вашему церковному начальству вряд ли понравится подобная нерешительность.

— Господин полицмейстер, — говорит капеллан Рогалла, — скажите мне, пожалуйста, открыто и ясно, чего вы от меня хотите. А я тогда подумаю.

— Подумаете? — рычит Бирфакер. Опять он дал маху. Пожалуй, он давеча поторопился. — Итак, господин капеллан, нам нужно ваше показание. Оно затребовано бризенским окружным судом для судебного разбирательства. Согласны вы дать присягу в том, что этот цыган…

— Мне кажется, этот вопрос не в вашей компетенции, господин, как бишь вас?

— Бирфакер, здешний полицмейстер, и вы меня явно не поняли. Разумеется, я не уполномочен требовать от вас присяги, это сделают другие. Я спрашиваю, встречали ли вы здесь, в Штрасбурге, в указанное время бродячего цыгана, именуемого Хабеданком? Но только прошу без виляний, нас устроит только ясный, недвусмысленный ответ.

Рогалла опять задумался. Он стоял и думал. И спустя некоторое время сказал:

— За день до пожара, если исходить из этой даты, он еще был здесь. Я видел его в Штрасбурге вечером, часов примерно в восемь. С ним был пожилой человек, собственно, даже постарше. Кроме того, как мне сейчас вспомнилось, я видел его и до погребения, в «Немецком доме».

— До — меня не интересует, — оборвал его Бирфакер.

Итак, на желаемый ответ в желаемой форме рассчитывать не приходится. Надо будет поближе заняться этой духовной особой, решает Бирфакер.

— Отлично, стало быть, в день пожара, согласно вашему показанию, Хабеданка уже в городе не было?

— Этого я не могу утверждать, — возражает Рогалла, — трудно себе представить, что оба старика в ту же самую ночь снялись с места — единственно для того, чтобы поджечь какую-то халупу.

Он говорит «халупа», этот священник, видно, он и в самом деле из здешних. Но не мешает лишний раз его одернуть.

— Ваши шутки неуместны, у меня свои соображения, и я позволил себе пояснить вам, как нам