Долгое молчание - Этьен ван Херден

Какая история самая печальная? — бормотала Инджи. История Большого Карела Берга, бросившего Летти? Или история Бабули Сиелы Педи, которую всю свою жизнь игнорировал адвокат Писториус, рыжебородый мужчина; а ведь он мог бы стать отцом Гудвилла Молоя Первого — как шептал над кружкой пива Смотри Глубже — отцом мэра.

— Мэра? Кровь Писториусов?

Инджи представила себе чернокожую принцессу Молой с замысловатыми косичками и синими глазами. Она припомнила тихий убедительный голос мэра, рассказывающий ей, как Джонти Джек отнес бюст своего деда Бабуле Сиеле Педи. Так Джонти Джек и мэр Молой — дальние родственники, подумала Инджи, а Летти Писториус — единокровная сестра отца мэра! Видимо, Бабуля Сиела Педи уже была беременна, когда черная повозка прибыла в Йерсоненд. Всем ли это известно? Знают ли генерал Тальяард и его Матушка, что потомок первого адвоката работает у них на кухне? Знает ли теперешний адвокат Писториус-Тербланш, что его чернокожая кузина набивает дровами плиту в Дростди? Может, именно поэтому ни один из них и не решился искать повозку с золотом? Слишком много того, что следует скрывать? Неужели даже сейчас, в новой эпохе, существует столько непримиримости, потому что все упирается в прошлое и может взорваться, как динамит?

Вот почему Джонти ушел от них, озарило Инджи. Там, в Кейв Гордже, он свободен; там он обладает своего рода неприкосновенностью. Но стоит подумать о его работах, и понимаешь — нет, он несвободен. Как и у многих других художников, свобода — это просто иллюзия, потому что одно его творение за другим отражает его обязательства. Борьба с тем, от чего он никогда не сумеет освободиться, думала Инджи. И в стремлении к свободе ты лишь усугубляешь свое тюремное заключение.

Она снова вспомнила скульптурный сад Джонти: образ, созданный из черного дерева, с головой, как отголосок резных фигур кхоса, которые покупают туристы в ларьках на Диком Береге, и с золотой цепью мэра, которую Джонти, как издевательскую карикатуру, нарисовал на груди этой статуи. Инджи подумала о скульптуре: теперь, на расстоянии, она выглядела в точности как карикатура на Молоя, а находясь рядом, ты видел грусть в ее чертах и печальный взгляд. Один глаз, вспомнила она, был синим. Она хотела тогда спросить об этом Джонти, но он держал в руках змея и тормошил ее, чтобы она побежала вместе с ним в ветер, чтобы змей мог подняться в воздух.

Может ли такое быть, что все они неким странным образом сплетены друг с другом? — гадала Инджи. Не потому ли, что мэр Молой частично Писториус, контора адвоката Писториуса так сильно поддерживала его кандидатуру? Белые йерсонендцы считали эту поддержку необъяснимой.

А может он, как опытный политик, имеет какое-то влияние на Писториусов? Может, он обладает знанием, использование которого они хотят предотвратить любым путем, и готовы ради этого на все? Инджи беспокойно втянула в себя воздух: она здесь чужая; ей приходится до всего докапываться по чуть-чуть; ей приходится только догадываться и складывать кусочки мозаики.

Она подняла окно. Ночь стояла тихая, но время от времени ветерок шевелил листву деревьев. Она посмотрела на Млечный Путь — Инджи никогда не уставала поражаться, какими яркими были там звезды.

И тут она заметила какое-то движение под деревом. Должно быть, это ветер шуршит опавшими листьями и раскачивает тяжелые ветви.

Но тут ветер утих, и Инджи различила под деревом чью-то фигуру. Ей пришлось сильно прищуриться. Она увидела портрет в раме в руках мэра Молоя. Она увидела старую женщину, которую пригнули к земле годы и несчастья. Бабуля Сиела Педи стояла под деревом и смотрела прямо на Инджи в открытом окне. Бабуля видела молодую женщину в ночной рубашке, соски торчат из-под ткани, как почки на дереве; она видела густые волосы, заплетенные в косу, видела ожидание и страх, видела, как та тянется к чему-то, видела ожидание чуда.

Было темно, ни одна из женщин не шевелилась. Тут Инджи услышала, как то-то приближается из-за угла дома. Кто-то быстро шел мимо окна — женщина без лица. Она торопливо шла, отвернув голову от Инджи. Она подошла к старухе, протянувшей ей руку. Они взялись за руки и пошли прочь от деревьев, в сторону аллеи. Руки Инджи, вцепившиеся в раму, были мокрыми от пота. Но что-то в ней ослабло — напряжение. Это похоже на сон, подумала она. Я оказалась между сном и бодрствованием; между живыми и мертвыми.

Я начинаю яснее понимать, как все соединяется. Это прекрасный, полный боли узор. Во всем этом есть внушающая ужас красота.

Инджи снова легла. С большим удивлением она услышала свой собственный тяжелый вздох. Ей снились золотые монеты — груды монет. Они блестели на плитках у фонтана во внутреннем дворике Дростди. Она стояла рядом с кучей монет вместе с Марио Сальвиати. Он видел и разговаривал.

— Смотри! — крикнул он. Она протянула руку к монетам, но они превратились в воду и вытекли у нее между пальцами.

— Вода! — закричал Марио Сальвиати с певучим итальянским акцентом.

— Нет, — услышала Инджи свой голос; было утро, и принцесса Молой стояла у кровати с кружкой горячего кофе и двумя сливочными сухариками. — Золото!

23

— Погоди, погоди! Погоди минуту! — отфыркивался Джонти Джек. Они с Инджи плескались в Запруде Лэмпэк. Стоял знойный день, и Джонти позволил завлечь себя сюда. Сначала она, раскрасневшаяся и вспотевшая, поднялась к его дому в Кейв Гордже. Она плюхнулась на стул и взяла кружку отвара из конопли. Они долго смотрели на Спотыкающегося Водяного, потом Джонти встал и начал опять натирать своего рыбака.

— Фу! — то и дело повторяла Инджи, глядя на скульптуру. — Фу!

Джонти показал ей свою последнюю попытку. Это все еще был необработанный кусок дерева, тот самый, с которым он сражался целую вечность, но уже начавший принимать форму куколки бабочки.

— Мне кажется, это бабочка, — объяснил Джонти Джек. — Крылья еще плотно прижаты, когда она выбирается из куколки. Посмотри сюда: ты видишь, как усики лежат на голове? И сюда: шея выгнута, как у импалы…

— У импалы? — переспросила Инджи.

— Да, такая антилопа.

— Антилопа? Мне показалось, это бабочка?

Джонти долго и удивленно смотрел на нее.

— Да, но это с таким же успехом может быть и дракон, — высказался он в конце концов. — Или спутник.

— О да, — согласилась Инджи. Теперь до нее дошло.

Так и начался этот день — с непонимания, юной наивности и поддразнивания. Пока она не предложила:

— Пойдем окунемся в знаменитую Запруду Лэмпэк? Взрослые хоть когда-нибудь купались там со времен Ирэн Лэмпэк?

— Конечно, — ответил Джонти. — Я купался, и Марио Сальвиати со своими соотечественниками.

— Ну, вот и пойдем.

Он долго рылся в шкафу, пока не извлек из него старые купальные плавки из другой эпохи — времен «власти цветов» — хипповые, с длинными узкими штанинами и огромными ромашками на заднице. Увидев их, Инджи разразилась хохотом, и они побежали вниз из теснины, сунув в ее рюкзак бутылку белого вина.