Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 1] - Михаил Гуськов

— Извините, Михаил Павлович!

Он достал два соленых огурца, один протянул Дюкову, а вторым захрумкал сам, закусывая выпитое.

— Возьмешь на себя контроль за «Русской избой». Действуй по обстоятельствам, на помощь не надейся. Я возьму на себя музей. Прав оказался Маркелыч: затевается что-то серьезное, очень серьезное. Что же с ними случилось? Почему же они задерживаются?

— Может еще подоспеют?

— Может быть. Ну, с Богом! — Дюков на прощание пожал руку сотоварищу.

Неверующий Петьков согласно кивнул и, сев за руль «Запорожца», покатил к «Русской избе».

Вскоре после того, как Тигра, прихватив сумочку Ангия Елпидифоровича, покинула квартиру Недобежкина и, отняв у бравого милиционера Побожего цепь, растворилась в воздухе, а Побожий поспешил с чердака в сад ЦДСА вызволять друга из домика для лебедей, — в квартиру аспиранта проникли посторонние. Ими оказались двое уже известных нам шизофреников, обсуждавших накануне вечером вкусовые качества недобежкинских сокровищ. Это были потомственные гурманы и сумасшедшие — Григорий Яковлевич Перец и Порфирий Варфоломеевич Чанышев, оба потомки российских купцов первой гильдии.

— Гриша, имей в виду ты на загранпаспорте тощий! — предупредил друга лысый.

— Проша, не волнуйся, я втяну щеки. Как же ты в выходной день достал два заграничных паспорта?

— Не о том думаешь, Гриша! Как таможенный контроль проходить будем, ведь мы же напичканы металлоломом? Во мне полтонны платины, что я на свалке электролизного завода наел, пока там сторожем работал.

— И я с контактов золота слизал, почитай, тонну. Вот те на! Что же делать?

Лысый торжествующе хлопнул тощего по плечу.

— Все устроено. На таможне мой знакомый работает, из старообрядцев, мы с ним в одной палате полгода лежали. А теперь выяснилось, что он по политически-экономическим мотивам, вроде как мы Артуром, в дурдом был упрятан. Так что ешь смело. Он установку отключит, когда мы проходить будем.

Лысый наклонился и из-под кровати достал чемодан с сокровищами и поставил его на краешек стола. Тощий сел на стул и повязал вокруг шеи салфетку, подложив на стол белое, вышитое петухами полотенце. Лысый зачерпнул из чемодана пригоршню разноцветных, позванивающих лучами драгоценностей и положил их на полотенце перед Григорием. Гриша начал, закатывая глаза от удовольствия, жадно заглатывать серьги, колье, браслеты и диадемы.

— Нам бы только из этой проклятой страны вырваться, а там заживем. Главное, совет попечителей подкупить, чтобы Артур над нами опеку не установил, как в Турине.

— Скромнее надо жить, Гриша, скромнее. Тогда никто опеки не установит.

— Скучно, Проша, скучно просто так жить, когда средства есть. Сначала простые радости удовлетворяют, а потом скучно становится, хочется загулять по-русски. Я же русский человек, Проша, я люблю гулять от души, свободно! Мне, если не дать в зеркало бутылкой шампанского засадить, я же с ума сойду. У них там в их Австриях да в Британиях все сплошь ханжество да чистоплюйство, а я им — фигу в нос. Главное, совет попечителей подкупить, мы в прошлый раз мало на благотворительность жертвовали. Ты ведь меня понимаешь, Проша, понимаешь, что самые настоящие русские — это евреи и старообрядцы?

— Я-то тебя понимаю, да вот совет попечителей нас не поймет. Ешь, ешь, Григорий! Самолет у нас в двадцать три тридцать, а еще регистрацию нужно пройти. Только бы мне не сорваться.

— Держись, Порфирий. Как в Париже опустимся, отрыгну миллиона на два. Заживем. Главное, на благотворительность сразу же пожертвовать — и делай, что хочешь. Охрану надежную наймем, а может, остров купим, чтобы Артур нас не достал.

Тут лысый, до этого только наблюдавший, как ел его товарищ, не удержался от соблазна и тоже начал заглатывать порции драгоценностей.

— Хорошо! — вздрогнул он и даже прослезился, почувствовав градус бриллиантов. — Хорошо пошло, Григорий!

Перец, как птенец из гнезда, настороженно вытянул голову из салфетки.

— Порфирий! Тебе же нельзя! Ты же опьянеешь. Вот наказанье-то с этими старообрядцами. Совершенно не приучены к спиртному, — всполошился он, вскочил со стула и подбежал к чемодану, сортируя драгоценности.

— Ты хоть бриллианты не глотай, бриллианты, Порфирий, не глотай, градус у них не тот. Проша, нас же в самолет не пустят. Мы так мечтали вырваться. Эти, эти глотай — рубины, изумруды. Ну, прошу тебя, Порфирий Варфоломеевич. Ах ты, мать честная, совершенно человек не может себя контролировать. Все пропало, опять все пропало! Пьян, опять пьян как сивый мерин. Вот тебе и старообрядец!

На лысого драгоценности оказывали явно хмельной эффект, но остановить его уже было невозможно. Сожрав и выпив все драгоценности в квартире Недобежкина, друзья направились к опорному пункту охраны общественного порядка на Новослободской улице. Причем заметно помощневший и округлившийся от съеденного, Перец нацепил на руку повязку «дружинника» и как бы конвоировал пьяного Порфирия в опорный пункт, чтобы составить на него протокол или сдать на пятнадцать суток. В опорном пункте, который пустовал, так как все члены ГРОМа были на оперативных заданиях, Перец и Чанышев буквально за минуту, как скорлупу грецкого ореха, разгрызли простенький сейф и слопали драгоценности, лежавшие в дипломате, украденном Шелковниковым из квартиры аспиранта.

Когда последние финалисты выстроились для пяти решающих танцев, публика сначала замерла, разглядывая шесть пар небожителей, спустившихся на нашу бренную землю, чтобы показать погрязшим в мирском прахе людишкам, как ослепительно прекрасны человеческие существа, достигшие совершенства в бальном танце. Если четыре пары из шести были невыразимо очаровательны, то очарование, исходившее от двух пар из шести, а именно от пар номер тринадцать и двадцать один, нельзя было описать никакими человеческими словами. Только фотографии, напечатанные Белодедом и Карасиком на той фотобумаге, которую они три дня и три ночи держали под ведьминым камнем в Пермском треугольнике, способны передать всю их красоту, да и то день ото дня голографическо — кинетический эффект на этих фотографиях прослеживается все слабее и слабее, и там, где были запечатлены фигуры Элеаноры Завидчей и Альбины Молотиловой, образуются сияющие туманности, все более и более окутывающие непроницаемым светом их волшебные фигуры.

Однако в тот заключительный день, на финале, между этими двумя парами развернулось настоящее сражение. Как было сказано выше, Завидчая появилась в роскошном боевом костюме Афины Паллады, тогда как Альбина Молотилова была одета в доспехи римского воина — патриция времен расцвета империи. Ее полумесяц, которого так боялась Элеонора Завидчая, был упрятан в золотой шлем со страусовыми пе — рьями. Но если целью воинских доспехов было закрыть как можно большую поверхность тела от вражеского оружия, целью бального костюма было как можно большую поверхность тела выставить под оружие зрительских глаз. Если они что — то и скрывали, то только с одной целью: вызвать еще более сильный интерес к этим скрытым прелестям. Под стать обеим девушкам были одеты и их партнеры: Артур Раздрогин и Анатолий Перышкин.