В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 - Юрий Владимиров

Многие из пленные молча принялись за разгрузку грузовиков и прицепов, выпросив сначала у солдат дать покурить, выполнили крайне нежелательную для себя работу. Сверх положенного времени мы задержались на час и закончили погрузку обоих бараков.

Однако в Цшорнау нас ожидал «сюрприз». Фельдфебель собрал там группу местных жителей и ребятишек, нас не пустил в казарму. Я подошел к фельдфебелю, чтобы выслушать его указания. Но не тут-то было: он загнал меня обратно в колонну и заявил, что я буду подвергнут вместе со всеми наказанию за допущенную провинность: «Будешь, как и все, бегать по лугу!» Под команды фельдфебеля «Ложись!», «Вставай!» мы промучились около получаса, зато «зрители» убедились, что фельдфебель не прощает пленным провинностей.

Как бы заглаживая свою жестокость, фельдфебель на следующий день отправил работать на «хорошие» места тех ребят, которых он бил прикладом. Через пару дней и я оказался «вознагражденным»: вместе с товарищами фельдфебель отправил меня на работу в старинный квартал Каменца к богатой и бездетной чете, владевшей большим двухэтажным домом с обширным подвалом и с магазином на первом этаже. Командовала работой молодая красивая и стройная супруга хозяина, лет на двадцать моложе его. Мы должны были на большой машине шинковать кочаны капусты. Кочаны резались ножами на тонкие полоски, затем нашинкованную массу складывали в большой чан, солили и добавляли еще морковь, нарезанную аналогичным образом.

Хозяйка сначала подробно объяснила, как работать, и ушла торговать в магазин. Потом она периодически появлялась и контролировала нас, давала указания. В обед она неплохо покормила нас супом, гуляшом и компотом, правда без хлеба. Но когда мы остались одни, то заметили, что в этом подвале на полках хранится горизонтально множество бутылок с разнообразными, преимущественно сухими винами. В последующие дни, улучив подходящий момент, мы заглядывали в эту секцию подвала и распивали вино прямо из горлышка. Но поскольку вина были слабыми, то есть с низким содержанием алкоголя, то мы не пьянели и не забывали даже прихватывать и для фельдфебеля по бутылке вина, чем он был очень доволен.

В ноябре, когда всем уже стало ясно, что нацисты проиграли войну, в столице оккупированной Чехословакии Праге состоялся учредительный съезд Комитета освобождения народов России (КОНР). Одним из главных организаторов и руководителей этого антисоветского Комитета был генерал-лейтенант Власов. Работу съезда транслировали по радио по всей Германии и даже за ее пределами.

В тот пасмурный, но еще не холодный день после завтрака нас вместо того, чтобы направить на работу, привели к дому Микклихов и рассадили всех на траве. Из репродуктора, укрепленного на доме, послышалась русская речь. Все стали внимательно слушать эту трансляцию. Каждый выступивший на съезде призывал россиян «объединиться против сталинской тирании» и активно поддерживать германские вооруженные силы. Ядром объединения должна была стать создаваемая с 1942 года РОА, которой предстояло стать воюющей силой под командованием генерала Власова. Участники съезда приняли манифест, провозглашавший «освобождение народов России от большевистской системы, прекращение войны, заключение почетного мира с Германией и создание свободной народной государственности без большевиков и эксплуататоров».

Когда фельдфебель привел нас строем обратно в лагерь, он обратился ко всем с вопросом: «Ну, кто из вас хочет добровольно записаться в Русскую освободительную армию?» Последовала короткая пауза. И вдруг, к полной неожиданности фельдфебеля и большинства товарищей, двое тихо вышли из строя – всеми уважаемый Мозжухин, мастер по изготовлению баянов, и Жигалов, поступивший в лагерь вместе с Мозжухиным. Обоих добровольцев по распоряжению фельдфебеля сразу увели в караульное помещение, по-видимому опасаясь, что в казарме товарищи с ними расправятся как с предателями Родины.

На следующий день Мозжухина и Жигалова отвезли в Гроссрёрсдорф, где с ними пообщались представители РОА. Но в ряды РОА зачислили только Жигалова, а Мозжухина забраковали по возрасту и здоровью. Так что Мозжухину пришлось вернуться в лагерь, где с ним почти никто больше не разговаривал и даже часовые сторонились его.

Чувствуя, что во время работы пленные могут что-нибудь сделать с Мозжухиным, фельдфебель стал оставлять его в лагере, где он помогал поварам, сапожникам и уборщику. Примерно через неделю Мозжухин подошел ко мне и стал упрашивать, чтобы я поговорил с фельдфебелем относительно возможности изготовить баян. Мозжухин хотел поработать несколько дней в мастерской, чтобы изготовить недостающие детали. Мне стало жалко старика, и я выполнил его просьбу, а фельдфебель на этот раз пошел ему навстречу. К февралю 1945 года он все-таки смастерил баян и стал часто играть на нем различные мелодии. Казалось, Мозжухин вернул себе уважение товарищей. Однако при освобождении из плена Мозжухина кто-то выдал Особому отделу.

В середине ноября фельдфебель снова отправил меня работать к цветоводу Освальду Хёне в Цшорнау. Освальд сразу познакомил меня с молодой работницей Катей, привезенной к нему из Белоруссии. От Кати я узнал, что она недовольна хозяином, так как он, будучи бедным, не мог хорошо кормить и одевать ее. Жила Катя не в доме, а в одном из углов теплицы. Кроме того, молодой хозяин приставал к ней, пользуясь тем, что его супруга практически не вставала с постели. Занимались мы с Катей в основном подготовкой теплиц и парников к зимовке, а также выращиванием цветов зимних сортов, их упаковкой для транспортировки и реализации.

…Рассказы беженцев, а также газетные публикации свидетельствовали, что дела у вермахта очень плохи. Мы чувствовали, что находиться в плену нам осталось совсем немного. Однако, в основном из-за наступающей зимы, никто из нас не помышлял о побеге из плена, чтобы пополнить ряды сражающихся против Германии.

Наступил декабрь, и работы для нашей лагерной команды стало меньше. Да и питание было терпимым, благодаря усилиям фельдфебеля. Он где-то приобрел выбракованных лошадей, которых у нас «превратили в мясо». К тому же фельдфебель продолжал получать от крестьян и других лиц, к которым отправлял нас работать, дополнительные продукты для себя, солдат охраны и пленных. Так что с комендантом лагеря, который хотя и был очень суров, нам все же повезло. Не знаю, остались ли бы мы живыми, если бы попали в другой лагерь.

…К середине декабря, когда немецкому командованию удалось улучшить положение на Западном фронте и закрепиться в Северной Италии, настроение у немцев в тылу поднялось, многие стали заносчивыми, а главный прораб Штайнорт начал обращаться с нами еще более грубо и угрожал расправиться со мной. Не знаю, что бы он сделал, но вдруг под Новый, 1945 год я оказался в госпитале из-за острой боли, связанной с воспалением мочевого канала.

После первичного обследования я отнес выданное мне направление в госпиталь к фельдфебелю. Он сразу задал мне вопрос: «Какую же девицу ты оседлал тайком от меня, кто же тебя наградил такой заразой?» Я, как и в медсанчасти, попытался объяснить фельдфебелю, что ничего подобного не было, но он мне не поверил. Отправляя меня в госпиталь, фельдфебель сказал, что будет с нетерпением ждать моего возвращения, а назначит переводчиком Сашу Зинченко.