В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 - Юрий Владимиров

В первые дни марта на очень неприятную для него работу попал молодой и экспрессивный Ваня Трошков. Фельдфебель определил его на три дня в усадьбу старшего ячейки местных членов нацистской партии и одновременно бургомистра Цшорнау, о котором я уже писал. Ване пришлось пахать там на лошадях землю вместе с другим работником, поляком. При этом поляк получал в доме питание три раза в день и два раза – на месте работы. А Ваню он отводил обедать в лагерь и после обеда приходил за ним. Второго завтрака и второго обеда он ему не давал. И завтракал, и ужинал Ваня тоже только в лагере. Во время работы хозяин постоянно подгонял Ивана и запрещал ему курить. Жадного и нудного бургомистра не любили жители деревни, а Ваня после освобождения из плена специально забежал в Цшорнау и хорошенько его поколотил.

Как-то в марте, возвратившись с работы, мы застали в казарме двух новых пленных, которых, по словам товарищей, привел какой-то «очень солидный и с высоким военным званием» немецкий офицер. Оба пленных были очень заносчивы. Они немного говорили по-немецки и обходились почти без переводчика. Один из них был вроде москвичом, а другой точно – из Украины. Уже на следующий день после прибытия фельдфебель лично отвел их в военный городок и устроил там портными в швейной мастерской. В ней они и проработали до конца нашего пребывания в лагере.

В апрельские дни, когда поток беженцев увеличился, одна молодая немка устроилась работать в ту же швейную мастерскую. Рассказывали, будто бы она попала в руки красноармейцев и была ими изнасилована, после чего ей удалось бежать в Каменц. Так вот, она говорила двум новым пленным: «Если бы все русские были такими же порядочными людьми, как вы, как было бы хорошо! Но ведь они же варвары!» С ее мнением оба согласились. Больше об этих пленных – то ли товарищах, то ли врагах – никто ничего не узнал. Добавлю к сказанному, что, когда в связи с приближением частей Красной армии к Цшорнау и Каменцу нашу лагерную колонну погнали в тыл, оба этих относительно молодых и здоровых пленных остались в колонне до конца, пока ее не освободили красноармейцы, в то время как примерно четверть пленных, включая меня, разбежались раньше, с большим риском для жизни, под пулями конвоиров, чтобы самостоятельно выйти к своим.

…В последней декаде марта, когда мы занимались в военном городке огородными делами, старший мастер Юрий первый приставил к нам в качестве надсмотрщицы и агронома одну красивую молодую русскую немку. По-немецки она говорила с ошибками и совсем не так, как местные немцы. По ее словам, летом 1942 года она – вдова с сынишкой – вышла замуж за офицера из Германии, который привез их к своим к родителям в Силезию и оставил там. В 20-х числах января местность, где она жила со свекром и свекровью, заняла Красная армия, а накануне они бежали в глубь страны и остановились в Каменце.

Эта женщина поработала с нами более двух недель. Очень раскаивалась, что связалась с тем немцем, а еще хуже – с его престарелыми и беспомощными родителями. Дошло до того, что однажды, встретив Андрея Маркина, она неожиданно расплакалась и бросилась к нему на шею, прося взять ее с собой на родину, когда кончится война. Что потом с ней стало, неизвестно…

…В дни католической Пасхи я с четырьмя физически сильными товарищами попал на одну очень опасную работу в Каменце у мясника и колбасника. Этот пожилой человек проживал с семьей в старинном большом доме в центре города и имел на окраине предприятие с двумя производственными цехами, где находились свинарник, овчарня, конюшни и хранилища кормов. Предприятие выпускало продукцию в основном из конины, часть которой хозяин продавал по карточкам в своем большом магазине.

Лошадей для забивки доставляли в основном из оккупированных стран. Но последняя партия из восьми лошадей оказалась полностью пораженной сибирской язвой и погибла в конюшнях хозяина. Теперь у него возникла проблема – где-то надежно захоронить мертвых лошадей. Для могильника выбрали место на высоком и сухом участке земли на окраине города, а в качестве могильщиков хозяин решил привлечь военнопленных. Вот нам и пришлось хоронить лошадиные трупы, к счастью еще не начинавшие сильно разлагаться. Хозяин нас хорошо кормил, а вечером давал с собой колбасу и пузырек спирта, а для фельдфебеля – бутылочку коньяку, сигары, специальные колбасы, ветчину и еще какие-то деликатесы.

Работа длилась четыре дня. Три дня мы рыли лопатами яму, а на четвертый день раза три привозили к ней трупы. Погрузка каждого трупа на грузовик была очень сложной работой, но двух умирающих лошадей доставили на могильник своим ходом и там умертвили выстрелом в голову. Яму забросали хлористой известью и завалили землей.

В последний день работы по моей просьбе хозяин привел нас вечером в старинный городской храм Святой Марии Магдалины. Ни я, ни мои товарищи еще ни разу в жизни не были в церквах, где молятся католики. Особенно интересно нам было увидеть и впервые услышать орган. Большое удивление вызвало то, что прихожане не стояли, как в православной церкви, а сидели на скамейках со столиками и молились по книжечке вслух вслед за пастором, а также пели в сопровождении органа.

В течение тех дней, когда мы работали у мясника, на территории аэродрома немцы установили несколько зенитных батарей. Оказалось, что среди зенитчиков есть добровольцы из Советского Союза. Некоторые из них начали появляться в Цшорнау, заметив там Тамару, Дусю и других девушек и желая с ними познакомиться. Мы же были решительно против этих визитов и стали ругаться с пришельцами, называя их предателями Родины. Так поступали и девушки, а меня, одетого в подобие советской военной формы, зенитчики посчитали главным препятствием на пути к девушкам.

Однажды в начале апреля меня вызвал в караульное помещение фельдфебель. Перед ним по стойке «смирно» стоял какой-то солдат в немецкой форме. На левом рукаве его шинели находилась небольшая, но хорошо заметная издалека эмблема «РОА». Оказалось, что этого солдата привели из пивной, где он нагло отказался расплатиться за выпитую кружку пива, громко заявляя: «Их – герой, дойч нихт ферштеэн», то есть «Я – герой, по-немецки не понимаю».

Фельдфебель с моей помощью начал допрос власовца, который сказал, что относится к воинскому подразделению, только что прибывшему в деревню Шидэль, рядом с Цшорнау, для отдыха и ночевки. Недавно это подразделение «мужественно сражалось» под городом Бреслау, защищая его от наступающей Красной армии, и теперь должно присоединиться к основным силам РОА. Я не выдержал и задал ему вопрос: «Неужели ты мог убивать своих?» Но он лишь ухмыльнулся. Я перевел фельдфебелю слова власовца, и фельдфебель заорал на него: «Ты, сволочь! Ты присягал своей Родине, и разве ты не знаешь, что после этого не имеешь права изменять ей? Какой же ты солдат?» С этими словами фельдфебель схватил со стены висевшую резиновую дубинку и трижды огрел ею власовца по голове. После этого власовца обыскали и забрали у него деньги, которые он был должен за пиво. Фельдфебель вместе с Нииндорфом загнали власовца в свинарник, переоборудованный в карцер.

Возвратившись в казарму, я рассказал товарищам о том, чему был свидетелем. Почти все возмущались власовцем. Но скоро снизу раздался его еле слышный крик: «Ребята, пожалейте, замерзаю! Спустите щепотку табака и бумажку, чтобы покурить, и что-либо пошамать!»