Дневник - Генри Хопоу

что-то неладное: стены ходили ходуном, ворота открывались-закрывались, и все это сопровождалось руганью и пугающим грохотом. Ужас прошел, когда папа таки сумел выйти из гаража с металлической раздвижной лестницей, навалил ее на дерево, взобрался до первой массивной ветви, свисающей до крыши гаража, что-то прикинул, подумал и еще раз выругался. Вернулся в гараж и вышел из него (уже без пугающего громыхания) с бензопилой, завел ее и взобрался по лестнице.

— Не упади, милый, — встревожилась мама и перестала размахивать ногами на качели.

— Если боишься за мою жизнь, придержи лестницу, — крикнул он, оглушенный ревом двигателя пилы.

Мама оторвалась от своего занятия и навалилась на лестницу. Папа направил пилу на ветку, надавил на курок газа, и заточенная цепь в несколько секунд проделала свою работу, оставив на стволе дерева короткий сук. Спиленная ветвь повалилась на землю, прошуршав листвой по металлическим крыше и стене гаража. Папа заглушил двигатель, спустился, вздохнул и улыбнулся.

— Это нужно было сделать раньше.

— Намного раньше, — поправила его мама.

— Проверим?

— Конечно.

Они ушли в гараж, и через некоторое время я услышал торжественные возгласы папы и аплодисменты мамы, музыкальную заставку рекламы и голос диктора теленовостей — спиленная ветвь больше не создавала помех направленной в ее сторону телевизионной антенне. Мама была права: ее нужно было спилить намного раньше, а не дожидаться, пока она в край не осточертеет.

Вновь наступила умиротворенная тишина, и до поры до времени никто не мешал мне мечтать о моей Мумбляндии, об ее интерьере и атмосфере. Я сказал «до поры до времени»? Тишина продлилась не дольше двух минут. Ее нарушила мелодия мобильника Поли, а потом и ее сонные слова заплетающимся языком:

— Да едрить твою же ж мать… А, это ты… Извини. Спросонья я сама не своя. Родители подняли меня на полдня раньше обычного… На даче. Да, мелкому тоже досталось, но ему все равно. Мне — нет. Я хочу спать. Хорошо, позвони позднее. Премного благодарна. Люблю тебя.

«Мелкому тоже досталось, — повторил я ее слова. — Как долго я буду оставаться для нее мелким? Когда нам обоим будет от тридцати до сорока, я все еще буду мелким? Где заканчивается эта грань? Где вообще можно посмотреть на шкалу мелкости? Мелкий, блин».

Хотелось задать эти вопросы тебе, хотелось знать твое мнение по этому поводу, но ты лежал в рюкзаке, на стульчике, а стульчик — рядом с диваном, на котором дрыхла Поля. Я мог бы спуститься, мне нужно было спуститься (это только сейчас я понимаю), но я не хотел будить ее, не хотел нарушать тишину, позволяющую мечтать и не отвлекаться.

Еще и внезапно начавшийся дождь, монотонно тарабанящий по крыше, расслабил меня гармонией звуков. Я следил за каплями на окне, ручейками, стекающими по гладкой поверхности. Даже ругань папы из гаража (теперь дождь создавал помехи телевизионной антенне) не смущала и не отвлекала, ведь я почти не слышал ее. Казалось, я не слышал даже собственных слов в опустошенной голове. Я поймал себя на мысли, что в ту минуту ни о чем не думал, пока, естественно, не подумал о том, что думаю. Вот такой вот парадокс, Профессор.

Когда дождь прекратился, а палящее майское солнце осушило землю, папа, слегка подвыпивший, покачиваясь, зашел в дом с пластиковой бутылкой воды, в крышке которой пробил гвоздем отверстие. Мама в это время уже жарила картофель с луком, а Поля все еще дрыхла и не думала вставать. Я наблюдал за ними, свесив голову с чердака. Папа прицелился, сжал бутылку, и почти ламинарная струя намочила маме плечо. Несколько капель попали на раскаленную сковороду, зашипели и поднялись паром. Мама посмотрела на папу, как на маленького ребенка. Точно также она иногда смотрела и на меня. Папу это только оживило.

— Поля! — задорно выкрикнул он.

Та едва пошевелилась, поправила подушку. Снова пошевелилась, подняла помятую голову. Волосы с одной стороны головы были взъерошены и обездвижены, словно на них распылили галлон лака для волос с интенсивной фиксацией.

— Чего? — пробубнила она и посмотрела на экран мобильника.

Я тоже взглянул на экран своего телефона: успел заметить, как 13:10 сменились на 13:11.

— Проснись и пой! — Папа несколько раз с хрустом сжал бутылку. Почти все ее содержимое мощными струями залило Полю, диван и линолеум на полу, образовав лужицу.

— Па-а-а-п! — недовольно протянула она, но все равно растянулась в улыбке.

— Разве ты спать сюда приехала?

— Ну… пиво ты мне запрещаешь, телик в гараже меня не манит, а сидеть с ним весь день на чердаке, — она указала на меня и, когда родители обратили на меня внимание, отвернувшись от нее, показала мне средний палец. Я проделал то же самое, — мне не хочется. Поэтому, пап, я предпочитаю валяться, уткнувшись носом в подушку… или в телефон. Можно и в то, и в другое одновременно. Попробуй, может быть, тебе тоже понравится.

— А с ней не поспоришь. — Мама перемешала картофель, накрыла сковороду крышкой и выключила плиту.

— Аргументы и вправду весомые — не докопаться! — Папа бросил подушку Поле в ноги, еще несколько раз сдавил бутылку, но та лишь просвистела через отверстие в крышке. — Сдаюсь! — Он поднял руки вверх.

— Поля, ты бы не хотела в будущем стать, — мама насадила на вилку кусок картофелины, пережевала, широко раскрывая рот от температуры, и проглотила, — адвокатом?

— Обязательно, — усмехнулась Поля. — Буду помогать избежать наказания таким придуркам, как мой младший брат.

— Твой брат не придурок, — вступился за мое достоинство папа (он уже расставлял тарелки на стол), — а защита нужна не только нарушителям закона, но и честным, порядочным людям. Ты являешься отличным примером.

— А с ним не поспоришь! — Улыбка Поли стала еще шире.

Профессор, замри!!!

Пф-ф-ф… Пронесло. Подумал, родители возвращаются с пляжа раньше обычного, а это — соседи. Что они делают? Нет, только не это! Они хотя зайти в гости! Они зовут родителей! Что мне делать?

НЕ ВЫСОВЫВАЙСЯ

Чуть сердце не выпрыгнуло! Они ушли.

ВЫДОХНИ И ПРОДОЛЖАЙ

После обеда мы снова занялись своими делами. С разрешения родителей я прогулялся по короткой улочке дачного поселка. В ее конце (ну или начале) я напоролся на контейнер строительного мусора. В нем было все, абсолютно все: обрезки досок, куски фанеры и гипсокартонных листов, десятки мешков из-под цемента, битое стекло, шифер и драгоценный, для меня, картон. Много картона. Коробка от водонагревателя, от посудомоечной машины, от холодильника, вдвое выше меня. Естественно, самую большую я притащил к нашему дачному участку. Естественно, родители меня заметили (еще издалека). Естественно, они запретили мне поднимать коробку на чердак, обосновав