Десерт для герцога - Наталья Шнейдер

время она будет придумывать, как бы оправдаться, и я выслушаю аргументы. К тому времени я сама успокоюсь и подберу нужные слова – смогу ли я объяснить, чем она рисковала? Даже в нашем мире, а уж здесь…

– Каша пропала, так что давай быстро поставим свежую, как раз к полудню сварится, – сказала я. – А рыбу сейчас вместе почистим, натрем солью и травами, а вечером запечем на решетке. Из голов и хвостов сварим суп на завтра.

– Давай. – Вопреки моим ожиданиям, Джулия не расслабилась, поняв, что прямо сейчас никто ее ругать не собирается, а, кажется, напряглась еще сильнее. – Сейчас Бланш позову, чтобы быстрее было.

Пока она бегала, я прочитала все, что написал Эгберд – увиденного и услышанного он не исказил. Подписала полным именем, и по приказу командира Годфри рванул за Альбином, передать подписанные протоколы. Выбрал ли он парня потому, что тот был младшим в их компании, или, увидев заплаканное лицо Джулии и услышав, как Годфри просил поговорить со мной без свидетелей, сделал выводы и отослал подчиненного проветриться?

В шесть рук дело в самом деле пошло быстро. Бланш поглядывала то на меня, то на Джулию, и видно было, что ее распирает от любопытства. Но я старалась держаться как ни в чем не бывало, а спросить она не могла: в зале постоянно были посторонние. Ходили туда-сюда гости, то с вещами, то посидеть за столом и выцедить пару кружек пива, пока топится баня. О чем-то переговаривались в дальнем углу Эгберд и Джеффри. Словом, даже если бы я и хотела удовлетворить любопытство младшенькой, не смогла бы этого сделать. А в довершение всего, я не хотела поощрять неуместное любопытство. Да, Джулия сглупила, но кто не делал глупости в тринадцать! А все, что я по этому поводу думаю, останется между мной и ней, нечего Бланш совать нос в чужие дела. Не дорос еще.

Наконец, пшенка – чтоб этому Генри икалось! – сварилась. Рыба, завернутая в холстину, осталась мариноваться, продукты, которые девочки принесли из деревни, заняли свое место в кладовой. Среди прочего оказалось целое ведро молока, и я предвкушала, как завтра сварю молочную овсянку – несмотря на то, что каши мы ели каждый день, мне не хватало именно молочных – а оставшееся оставлю скисать, чтобы из простокваши сварить творог.

Я любила творог хоть сладким, хоть острым и уже начала по нему скучать. Перетру с солью, зеленью и чесноком и подам или на подсушенном хлебе, или на половинках вареных яиц. А сыворотка пойдет в хлеб, или… замесить пресное тесто и налепить вареников? Надо сделать сперва небольшую порцию, нам и магам, если понравится, можно и для гостей наварить.

Но это не сегодня и даже не завтра, а пока – стирка. Заодно и с Джулией поговорю, хотя я так и не придумала, как начать разговор и что сказать.

Но Джулия, по-видимому, решила, что лучшая защита – нападение.

– Что, будешь ругать? Или сразу розгу возьмешь? – поинтересовалась сестра, едва я пристроила на огонь котел с бельем.

Я оторопела. Сестра вообще так не разговаривала, а уж со старшими и подавно. Подавила желание рявкнуть «как ты смеешь говорить со мной в таком тоне!» – и как можно спокойней произнесла:

– Что тебе ответил Годфри?

Она опустила голову, разом став тем, кем и была на самом деле – расстроенным подростком.

– Что для него мое внимание – большая честь, которой он недостоин. И что я непременно составлю счастье достойного мужчины, когда вырасту.

Я с трудом удержала серьезное лицо – Годфри ответил ровно так, как следовало бы ответить девушке, если она не намеревается принимать предложение руки и сердца, но и оскорбить кавалера отказом не хочет.

– Надеюсь, у тебя хватило ума не сказать, что тебе не нужны другие мужчины, и ты желаешь составить именно его счастье?

Джулия покраснела еще сильнее, в глазах заблестели слезы, и я поняла, что именно так она и сказала. Где же она нахваталась этого всего? Ладно пушкинская Татьяна романов начиталась, а эта-то с чего?

Ответ я получила тут же.

– Ты сама говорила, что если ничего не делать, то ничего и не будет, и следует брать судьбу в свои руки!

Ага, значит, я дурно влияю на подрастающее поколение. Хотя, возможно, и в самом деле дурно влияю. Как там Альбин сказал – разговариваю, как с равными? Четверка наемников и сэр Максимиллиан наверняка удивились, но промолчали, а иные могут и оскорбиться. А девочки, глядя на меня, решили, что если мне спускают подобное, то и им такое поведение дозволено. Но даже из памяти Евы я не могла вытащить, как правильно себя вести – просто потому что она знала это с младенчества, впитала, сама того не осознавая, без слов. А, может, тоже не умела держаться в обществе, мать-то у нее была знатной. Графы Лайгон – люди не из последних.

– Я говорила так о делах, а не о мужчинах, – ответила я.

Нельзя срываться и орать, ни одного подростка никогда не переубеждал скандал. Все мы, взрослея, учимся, набиваем шишки, я и себя-то толком не могла назвать взрослой, и потому мне сейчас отчаянно не хватало уверенности. Может, я в самом деле все только порчу.

– Разве для девушки могут быть дела важнее замужества? Сама-то, вон, даром времени не теряешь, а я что, хуже? – парировала сестра.

Я открыла рот возразить, но Джулия не унималась:

– И не говори, будто между вами ничего нет! Я вижу, как вы друг на друга смотрите! Знаю, что Альбин ночью сюда примчался! Что его ранили, когда он ехал от нас.

– Он приезжал к Эгберду!

– Ага, к Эгберду!

Я вдохнула. Медленно выдохнула. Спокойствие, только спокойствие.

– Я – совершеннолетняя. Он тоже. И мы оба знаем, что делаем и чем это грозит. – Ему – ничем, я могу очень дорого заплатить за это увлечение. – Ты – еще не взрослая.

– Но и не ребенок, как Бланш! У меня уже несколько раз была лунная болезнь, ты сама мне объясняла, что делать!

Да. Мать Джулии умерла, с мачехой мы так и не смогли сдружиться, и Джулия, обнаружив кровь, пришла к сестре, решив, что умирает. Все-таки природа здорово ошиблась, когда сделала так, чтобы тело становилось взрослым раньше разума.

– И ростом я уже почти с тебя, а грудь и вовсе больше! Или ты завидуешь, что я красивее?

Это меня добило.

– Сиськи выросли, а мозги – нет! – рявкнула я.

Нет, я не завидовала сестре, хоть и сознавала,