Мать - Максим Горький

- Не родня я ему, - сказала она, - но знаю его давно иуважаю, как родного брата… старшего!

Нужное слово не находилось, это было неприятно ей, и сноваона не могла сдержать тихого рыдания. Угрюмая, ожидающая тишина наполнила избу.Петр, наклонив голову на плечо, стоял, точно прислушиваясь к чему-то. Степан,облокотясь на стол, все время задумчиво постукивал пальцем по доске. Жена егоприслонилась у печи в сумраке, мать чувствовала ее неотрывный взгляд и пороюсама смотрела в лицо ей - овальное, смуглое, с прямым носом и круто обрезаннымподбородком. Внимательно и зорко светились зеленоватые глаза.

- Друг, значит! - тихо молвил Петр. - С характером, н-да!..Оценил себя высоко, - как следует! Вот, Татьяна, человек, а? Ты говоришь…

- Он женатый? - спросила Татьяна, перебивая его речь, итонкие губы ее небольшого рта плотно сжались.

- Вдовый! - ответила мать грустно.

- Оттого и смел! - сказала Татьяна низким, грудным голосом.- Женатый такой дорогой не пойдет - забоится…

- А я? Женат и все, - воскликнул Петр.

- Полно, кум! - не глядя на него и скривив губы, говорилаженщина. - Ну, что ты такое? Только говоришь да, редко, книжку прочитаешь.Немного людям пользы от того, что ты со Степаном по углам шушукаешь.

- Меня, брат, многие слышат! - возразил мужик обиженно итихо. - Я - вроде дрожжей тут, ты это напрасно…

Степан молча взглянул на жену и снова опустил голову.

- И зачем мужики женятся? - спросила Татьяна. - Работницанужна, говорят, - чего работать?

- Мало тебе еще! - глухо вставил Степан.

- Какой толк в этой работе? Впроголодь живешь изо дня в деньвсе равно. Дети родятся - поглядеть за ними время нет, - из-за работы, котораяхлеба не дает.

Она подошла к матери, села рядом с нею, говоря настойчиво,без жалобы и грусти…

- У меня - двое было. Один, двухлетний, сварился кипятком,другого - не доносила, мертвый родился, - из-за работы этой треклятой! Радостьмне? Я говорю - напрасно мужики женятся, только вяжут себе руки, жили бысвободно, добивались бы нужного порядка, вышли бы за правду прямо, как тотчеловек! Верно говорю, матушка?..

- Верно! - сказала мать. - Верно, милая, - иначе не одолеешьжизни…

- У вас муженек-то есть?

- Помер. Сын у меня… - А он где, с вами живет?

- В тюрьме сидит! - ответила мать.

И почувствовала, что эти слова, вместе с привычной грустью,всегда вызываемой ими, налили грудь ее спокойной гордостью.

- Второй раз сажают - все за то, что он понял божью правду иоткрыто сеял ее… Молодой он, красавец, умный! Газету - он придумал, и МихаилаИвановича он на путь поставил, - хоть и вдвое старше его Михайло-то! Теперь вот- судить будут за это сына моего и - засудят, а он уйдет из Сибири и сновабудет делать свое дело…

Она говорила, а гордое чувство все росло в груди у нее и,создавая образ героя, требовало слов себе, стискивало горло. Ей необходимо былоуравновесить чем-либо ярким и разумным то мрачное, что она видела в этот день ичто давило ей голову бессмысленным ужасом, бесстыдной жестокостью.Бессознательно подчиняясь этому требованию здоровой души, она собирала все, чтовидела светлого и чистого, в один огонь, ослеплявший ее своим чистым горением…

- Уже их много родилось, таких людей, все больше рождается,и все они, до конца своего, будут стоять за свободу для людей, за правду…

Она забыла осторожность и хотя не называла имен, норассказывала все, что ей было известно о тайной работе для освобождения народаиз цепей жадности. Рисуя образы, дорогие ее сердцу, она влагала в свои словавсю силу, все обилие любви, так поздно разбуженной в ее груди тревожнымитолчками жизни, и сама с горячей радостью любовалась людьми, которые вставали впамяти, освещенные и украшенные ее чувством.

- Работа идет общая по всей земле, во всех городах, силехороших людей - нет ни меры, ни счета, все растет она, и будет расти допобедного нашего часа…

Голос ее лился ровно, слова она находила легко и быстронизала их, как разноцветный бисер, на крепкую нить своего желания очиститьсердце от крови и грязи этого дня. Она видела, что мужики точно вросли там, гдезастала их речь ее, не шевелятся, смотрят в лицо ей серьезно, слышала прерывистоедыхание женщины, сидевшей рядом с ней, и все это увеличивало силу ее веры в то,что она говорила и обещала людям…

- Все, кому трудно живется, кого давит нужда и беззаконие,одолели богатые и прислужники их, - все, весь народ должен идти встречу людям,которые за него в тюрьмах погибают, на смертные муки идут. Без корысти объяснятони, где лежит путь к счастью для всех людей, без обмана скажут - трудный путь- и насильно никого не поведут за собой, но как встанешь рядом с ними - неуйдешь от них никогда, видишь - правильно все, эта дорога, а - не другая!

Ей приятно было осуществлять давнее желание свое - вот, онасама говорила людям о правде!

- С такими людьми можно идти народу, они на малом непомирятся, не остановятся, пока не одолеют все обманы, всю злобу и жадность,они не сложат рук, покуда весь народ не сольется в одну душу, пока он в одинголос не скажет - я владыка, я сам построю законы, для всех равные!..

Усталая, она замолчала, оглянулась. В грудь ей спокойнолегла уверенность, что ее слова не пропадут бесполезно. Мужики смотрели на нее,ожидая еще чего-то. Петр сложил руки на груди, прищурил глаза, и на пестромлице его дрожала улыбка. Степан, облокотясь одной рукой на стол, весь подалсявперед, вытянул шею и как бы все еще слушал. Тень лежала на лице его, и отэтого оно казалось более законченным. Его жена, сидя рядом о матерью,согнулась, положив локти на колена, и смотрела под ноги себе.

- Вот как! - шепотом сказал Петр и осторожно сел на лавку,покачивая головой.

Степан медленно выпрямился, посмотрел на жену и развел ввоздухе руками, как бы желая обнять что-то…

- Ежели за это дело браться, - задумчиво и негромко началон, - то уже, действительно, надо всей душой… Петр робко вставил:

- Н-да, назад не оглядывайся!..

- Затеяно это широко! - продолжал Степан.

- На всю землю! - снова добавил Петр.

Мать оперлась спиной о стену и, закинув голову, слушала ихнегромкие, взвешивающие слова. Встала Татьяна, оглянулась и снова села. Еезеленые глаза блестели сухо, когда она недовольно и с пренебрежением на лицепосмотрела на мужиков.

- Много, видно, горя испытали вы? - вдруг сказала она,обращаясь к матери.

- Было! - отозвалась мать.

- Хорошо говорите, - тянет сердце за вашей речью. Думаешь -господи! хоть бы в щелку посмотреть на таких людей и на жизнь. Что живешь?Овца! Я вот грамотная, читаю книжки, думаю много, иной раз и ночь не спишь, отмыслей. А что толку? Не буду думать - зря исчезну, и буду - тоже зря.