Мать - Максим Горький

Вопрос тяжело толкнул ее в грудь - перед нею встал Рыбин, иона почувствовала себя виноватой, что сразу не заговорила о нем. Наклонясь настуле, она подвинулась к Николаю и, стараясь сохранить спокойствие, боясьпозабыть что-нибудь, начала рассказывать.

- Схватили его… Лицо Николая дрогнуло.

- Да?

Мать остановила его вопрос движением руки и продолжала так,точно она сидела пред лицом самой справедливости, принося ей жалобу наистязание человека. Николай откинулся на спинку стула, побледнел и, закусивгубу, слушал. Он медленно снял очки, положил их на стол, провел по лицу рукой,точно стирая с него невидимую паутину. Лицо его сделалось острым, странновысунулись скулы, вздрагивали ноздри, - мать впервые видела его таким, и оннемного пугал ее.

Когда она кончила, он встал, с минуту молча ходил покомнате, сунув кулаки глубоко в карманы. Потом сквозь зубы пробормотал:

- Крупный человек, должно быть. Ему будет трудно в тюрьме,такие, как он, плохо чувствуют себя там!

Он все глубже прятал руки, сдерживая свое волнение, новсе-таки оно чувствовалось матерью и передавалось ей. Глаза у него сталиузкими, точно концы ножей. Снова шагая по комнате, он говорил холодно и гневно:

- Вы посмотрите, какой ужас! Кучка глупых людей, защищаясвою пагубную власть над народом, бьет, душит, давит всех. Растет одичание,жестокость становится законом жизни - подумайте! Одни бьют и звереют отбезнаказанности, заболевают сладострастной жаждой истязаний - отвратительнойболезнью рабов, которым дана свобода проявлять всю силу рабьих чувств искотских привычек. Другие отравляются местью, третьи, забитые до отупения,становятся немы и слепы. Народ развращают, весь народ!

Он остановился и замолчал, стиснув зубы.

- Невольно сам звереешь в этой звериной жизни! - тихо сказалон.

Но, овладев своим возбуждением, почти спокойно, с твердымблеском в глазах, взглянул в лицо матери, залитое безмолвными слезами.

- Нам, однако, нельзя терять времени, Ниловна! Давайте,дорогой товарищ, попробуем взять себя в руки…

Грустно улыбаясь, он подошел к ней и, наклонясь, спросил,пожимая ее руку:

- Где ваш чемодан?

- В кухне! - ответила она.

- У наших ворот стоят шпионы - такую массу бумаги мы несумеем вынести из дому незаметно, - а спрятать негде, а я думаю, они сновапридут сегодня ночью. Значит, как ни жаль труда - мы сожжем все это.

- Что? - спросила мать.

- Все, что в чемодане.

Она поняла его, и - как ни грустно было ей - чувствогордости своею удачей вызвало на лице у нее улыбку.

- Ничего там нет, ни листика! - сказала она и, постепеннооживляясь, начала рассказывать о своей встрече с Чумаковым. Николай слушал ее,сначала беспокойно хмуря брови, потом о удивлением и наконец вскричал,перебивая рассказ:

- Слушайте, - да это отлично! Вы удивительно счастливыйчеловек…

Стиснув ее руку, он тихо воскликнул:

- Вы так трогаете вашей верой в людей… я, право, люблю вас,как мать родную!..

Она с любопытством, улыбаясь, следила за ним, хотела понять- отчего он стал такой яркий и живой?

- Вообще - чудесно! - потирая руки, говорил он и смеялсятихим, ласковым смехом. - Я, знаете, последние дни страшно хорошо жил - всевремя с рабочими, читал, говорил, смотрел. И в душе накопилось такое -удивительно здоровое, чистое. Какие хорошие люди, Ниловна! Я говорю о молодыхрабочих - крепкие, чуткие, полные жажды все понять. Смотришь на них и видишь -Россия будет самой яркой демократией земли!

Он утвердительно поднял руку, точно давал клятву, и,помолчав, продолжал:

- Я сидел тут, писал и - как-то окис, заплесневел на книжкахи цифрах. Почти год такой жизни - это уродство. Я ведь привык быть средирабочего народа, и, когда отрываюсь от него, мне делается неловко, - знаете,натягиваюсь я, напрягаюсь для этой жизни. А теперь снова могу жить свободно,буду с ними видеться, заниматься. Вы понимаете - буду у колыбели новорожденныхмыслей, пред лицом юной, творческой энергии. Это удивительно просто, красиво истрашно возбуждает, - делаешься молодым и твердым, живешь богато!

Он засмеялся смущенно и весело, и его радость захватываласердце матери, понятная ей.

- А потом - ужасно вы хороший человек! - воскликнул Николай.- Как вы ярко рисуете людей, как хорошо их видите!.. Николай сел рядом с ней,смущенно отвернув в сторону радостное лицо и приглаживая волосы, но скороповернулся и, глядя на мать, жадно слушал ее плавный, простой и яркий рассказ.

- Удивительная удача! - воскликнул он. - У вас была полнаявозможность попасть в тюрьму, и - вдруг! Да, видимо, пошевеливается крестьянин,- это естественно, впрочем! Эта женщина - удивительно четко вижу я ее!.. Намнужно пристроить к деревенским делам специальных людей. Людей! Их не хватаетнам… Жизнь требует сотни рук…

- Вот бы Паше-то выйти на волю. И - Андрюше! - тихонькосказала она.

Он взглянул на нее и опустил голову.

- Видите ли, Ниловна, это вам тяжело будет слышать, но явсе-таки скажу: я хорошо знаю Павла - из тюрьмы он не уйдет! Ему нужен суд, емунужно встать во весь рост, - он от этого не откажется. И не надо! Он уйдет изСибири.

Мать вздохнула и тихо ответила:

- Ну, что же? Он знает, как лучше…

- Гм! - говорил Николай в следующую минуту, глядя на неечерез очки. - Кабы этот ваш мужичок поторопился прийти к нам! Видите ли, оРыбине необходимо написать бумажку для деревни, ему это не повредит, раз онведет себя так смело. Я сегодня же напишу, Людмила живо ее напечатает… А воткак бумажка попадет туда?

- Я свезу…

- Нет, благодарю! - быстро воскликнул Николай. - Я думаю -не годится ли Весовщиков для этого, а?

- Поговорить с ним?

- Вот попробуйте-ка! И поучите его.

- А что же я-то буду делать?

- Не беспокойтесь!

Он сел писать. Она прибирала на столе, поглядывая на него,видела, как дрожит перо в его руке, покрывая бумагу рядами черных слов. Иногдакожа на шее у него вздрагивала, он откидывал голову, закрыв глаза, у негодрожал подбородок. Это волновало ее.

- Вот и готово! - сказал он, вставая. - Вы спрячьте этубумажку где-нибудь на себе. Но - знайте, если придут жандармы, вас тоже обыщут.

- Пес с ними! - спокойно ответила она.

Вечером приехал доктор Иван Данилович.

- Почему это начальство вдруг так обеспокоилось? - говорилон, бегая по комнате. - Семь обысков было ночью. Где же больной, а?

- Он ушел еще вчера! - ответил Николай. - Сегодня, видишьли, суббота, у него чтение, так он не может пропустить…