Повседневная жизнь французов во времена религиозных войн - Жан Мари Констан

Среди членов Лиги, вступивших в ее ряды буквально в первые часы после ее создания, был всего один дворянин-военный — Коэфье д'Эффар, но он недолго оставался лигистом. Остальные отцы-основатели были судейскими, магистратами, членами верховных судов.

Разумеется, еще рано говорить о «дворянстве мантии». Однако уже тогда часть магистратов получала дворянский титул благодаря должности, занимаемой ими в суде. По данным Эли Барнави, среди основателей Лиги был шевалье Этьен де Нейи — государственный советник, президент податного суда, купеческий прево Парижа с 1582 по 1585 год. Большинство же должностных лиц, участвовавших в создании Лиги, носили скромное звание «благородного человека», то есть, стоя на ступеньке иерархической лестницы, занятой буржуазией, уже занесли ногу на ступень, отведенную дворянству. Давно став собственниками сеньориальных владений, они занимали должности, которые рассматривали как автоматически приносящие дворянский титул. Родовитые дворяне высмеивали дворян новопожалованных, особенно из королевских нотариусов и секретарей[15], и те отвечали им ненавистью и злобой. Так, Пьер Леметр, советник Парижского парламента, сын королевского нотариуса и секретаря, и Филипп Алкевен, королевский нотариус и секретарь, благодаря своим должностям перешли в благородное сословие, однако к ним по-прежнему относились как к состоятельным буржуа. То же самое можно сказать и про известного Жана Анкена, королевского казначея в Пикардии. Новоиспеченные дворяне составляли примерно 10% парижских лигистов, однако их значение в политической и общественной жизни столицы, равно как и в самой инфраструктуре монархического государства, было гораздо весомее этих скромных процентов.

Казнь первого президента Бриссона и его товарищей, учиненная радикальными лигистами, повергла в ужас магистратов верховного суда, усмотревших в поступке экстремистов не только стремление к социальному реваншу, но и политическую волю окончательно разрушить преграду, препятствующую повсеместному установлению республики лигистов. Пока шли заседания Генеральных штатов, созванных Лигой в 1593 году, Парижский парламент, пребывавший под тяжелым впечатлением недавней казни, осознал, что он является частью, причем существенной, французской монархии, и сыграл решающую роль в признании королем Генриха IV. Так как радикальные элементы Лиги были устранены Майенном, лигисты, оставшиеся заседать в парламенте, крайне ревниво отнеслись к созыву Генеральных штатов, ибо, будучи должностными лицами государства, они справедливо полагали, что собрание представителей всех трех сословий отодвинет верховные суды на второй план, эти суды не смогут осуществлять контроль за соблюдением законности и будут вынуждены довольствоваться ролью апелляционных судов. Когда штаты показали свою неэффективность, Парижский парламент сообразил, что он может сохранить свое главенствующее положение, выступив гарантом правового монархического государства и главным органом, которому доверят проверять законодательные акты, предложенные королем. 25 июня 1593 года генеральный прокурор Моле выступил против отмены салического закона, на которой настаивали испанцы, ибо при этом законе инфанта Изабелла не могла взойти на трон Франции. Моле поддержал генеральный адвокат. 28 июня парламент торжественно обязал герцога Майеннского использовать весь свой авторитет, дабы остановить тех, кто, прикрываясь религией, хочет заставить Французское королевство, зависящее только от Бога, признать своим королем чужестранца. Это постановление, известное как «постановление Леметра», обуздывало честолюбивые амбиции как испанцев, так и папы именно в тот момент, когда общество вспомнило об основных законах французской монархии.

Состоявшееся 25 июля обращение Генриха IV в католичество позволило большинству одобривших постановление открыто выразить свою поддержку новому королю.

После совместных действий короля, парламента и роялистски настроенного «среднего» дворянства руководители Лиги оказались перед необходимостью скорейшего самоопределения. Свою роль в принятии решений предводителями Лиги, без сомнения, сыграл Манифест французского дворянства, составленный Витри. Лашатр, могущественный губернатор провинций Орлеане и Берри, один из четырех маршалов Лиги, откликнулся на этот манифест и начал переговоры с королем. Бриссак, исполнявший в отсутствие Майенна роль губернатора Парижа, не прерывая переговоров с испанскими военачальниками, тайно вступил в переговоры с Генрихом IV. При поддержке эшевенов и вождей роялистской партии столицы он сдал ворота Сен-Дени королевским войскам, которыми командовали Витри, д'О и Сен-Люк. В семь часов утра король въехал в Париж, где его встретил Бриссак, получивший за свою доблесть титул маршала Франции. В мае 1588 года Бриссак был героем баррикад, вынудившим Генриха III бежать из собственной столицы, а сегодня лигист Бриссак взял на себя весь риск, сопряженный с возвращением суверена. «Среднее» дворянство, представлявшее собой военную силу, и магистраты верховных судов, являвшие собой силу юридическую, стали главными стратегическими социально-политическими стратами, обеспечившими победу Генриха IV.

Генрих IV вошел в Нотр-Дам, и в честь его победы торжественно зазвучал Те Deum. Вокруг кипела толпа. Париж был свободен, звонили колокола собора, а Бриссак и его помощник, купеческий прево Люилье, шествовали по улицам, извещая об амнистии и призывая всех повязать белый шарф в знак добровольного присоединения к королю.

Долгий путь Генриха Наваррского, старшего представителя дома Бурбонов, к трону Франции был сродни инициационной авантюре средневекового рыцаря, ибо на этом пути Беарнца ожидали самые невероятные испытания. Разумеется, его круглое гасконское лицо, его отеческая манера общения, его стремление всегда быть великодушным, его мужество в бою способствовали тому, что многие лигисты, как активные, так и занимавшие выжидательную позицию, присоединились к нему совершенно добровольно. Для людей, живших в постоянном ожидании чуда, его полководческий дар и его победы на полях сражений стали подлинными знамениями свыше. Но даже победы, ставшие важными вехами на его пути к трону и позволившие роялистской пропаганде развернуться во всю свою мощь, его победоносные битвы при Арке и Иври, взятие Шартра и Дре были основными факторами только с психологической точки зрения. Они не принесли ему решающую победу, ибо Лига, заперевшись в крепостных стенах захваченных ею городов и выставляя на битву опытных в сражениях солдат, по-прежнему была сильна и не сломлена. В Бургундии, например, провинции, где губернатором был Майенн, в армии служили не только местные дворяне, но и многочисленные наемники. Следовательно, чтобы одержать военную победу, надо было завоевать все королевство, все города и все провинции.

И, проявив истинно государственный ум, Генрих IV терпеливо заключал соглашения с каждым городом и с каждым знатным родом в отдельности. Города стремились к автономии или к полной независимости. Дворяне не хотели остаться не у дел при дележе должностей и пенсий. За время Религиозных войн многие из них разорились и нуждались в короле, способном возместить им ущерб. Генрих IV это понимал и обещал удовлетворить их запросы. А своим противникам, упрекавшим его за то, что он слишком дорого платит за каждого нового союзника, он отвечал, что воевать с ними обошлось бы государству еще дороже.