Эскортница - Ольга Вечная

Ты попалась.

И ты имеешь право плакать. Биться в истерике, переживать случившееся так, как только можешь. Ты имеешь право попросить помощи. Да, малыш, это не стыдно.

Я знаю, что ты пошла туда сама. Знаю, что в тебе к самой себе сейчас мало любви и доверия. Так будет еще некоторое время, но ты это выдержишь. Не сломаешься. Потому что ты умница. А еще потому, что ты теперь знаешь правду: что бы ты ни натворила, какой бы путь ни выбрала — никто не имеет права принуждать тебя к близости. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Сколько бы денег ты ни была должна, нет такой статьи в Уголовном кодексе.

Ни одна девочка, у которой гармония в душе, не будет заниматься проституцией. Каждый половой акт в сфере — это насилие. Всегда. И мужчины, которые платят за него деньги, — прекрасно всё понимают. Вина на них. На тебе — нет. Ты никого не принуждала, все, что ты делала — это терпела. Но больше не понадобится.

Я очень рада, что ты передумала этим заниматься. Понимаю, тебе страшно, но это твой опыт, твоя боль, и только тебе решать, как поступить с ней: озлобиться на мир, как это сделала Адель, убить в себе остатки светлого или попытаться простить себя за ошибку не перед обществом, а перед самой собой. Простить и идти дальше. Потому что те, кто находит силы измениться, — достойны уважения.

А сейчас давай подумаем вместе, как мы можем поступить, чтобы на данный момент облегчить твою борьбу. Хотя бы немного.

* * *

Артём

Алина выбегает из клиники и садится в машину. Прижимает к лицу салфетку, глаза красные, заплаканные. Но в них больше жизни, чем вчера. Алина прорыдалась, и это намного лучше, чем крики. Эхо которых до сих пор режет уши.

— Привет, — говорю я по возможности беспечнее. — Как все прошло?

— Она сказала, что я не виновата. — Алина смотрит перед собой. — Что то, чем я занималась, противозаконно. И что я могу этого больше не делать, потому что мне не хочется.

— Неплохо. Что еще сказала?

— Что виноват — ты. — Она поднимает глаза и смотрит на меня. — Ты платил за секс. Спрос рождает предложение. Если бы мне не поступило такого предложения, если бы я не знала, что можно вот так быстро заработать денег, я бы никогда не занялась этим. Подобные вещи не должны быть в доступе, тогда много судеб не сломается.

Внутри что-то бьется. Снова.

— Платил, Алина, — подтверждаю. — Мне жаль. Я всегда держался от этой сферы подальше, но когда ты залезла на меня с этим бантом красным... — Делаю паузу, наблюдая за ее лицом. Раньше бы Алина непременно покраснела, но сейчас просто молчит. — Что-то перемкнуло. Показалось, что я чувствую взаимность. Было хреново, и я залепил тобой, как пластырем, то, что чувствую.

— Ты меня так поцеловал, что внутри все завибрировало. Это было безумно приятно! Меня и близко так не целовали. Но в обычной жизни я бы никогда не переспала с тобой через минуту после знакомства. Как бы сильно ты мне не понравился с первого взгляда. И... после нашего первого секса я... плакала в душе. Это правда был первый раз, я... очень эмоционально все восприняла.

Невольно отвожу глаза.

— Такого в моей жизни еще не было. Чтобы после секса со мной девчонки плакали, — Приподнимаю брови: — Ты продолжаешь меня размазывать по стенке, Алина.

— Да блин! Мне было больно, и ты назвал меня бл**ью! А я старалась вообще-то! Хотела тебе понравиться! Ты был таким... таким... недосягаемым! Как принц из сказки.

Который предложил потом стать содержанкой. Я молчу недолго. Потом монотонно перечисляю:

— Сделал больно, довел до слез, не смог нормально трахнуть в тройнике... мое мужское эго трещит по швам.

Алина улыбается. Слабенько, но это уже неплохо.

— Все гадкое в сексе у тебя случилось со мной?

— Нет. Была еще пара моментов.

— Расскажешь?

— Как-нибудь. Пожалуйста, больше никогда не покупай девочек! Ты не знаешь и не можешь знать, что у них на душе, пока они делают это! Очень тебя прошу! Иначе я не смогу с тобой дружить.

— Не буду.

— Психолог сказала, что мне нужно к ним лечь на неделю. Думаю, это дорого. Еще она сказала, что ты всё оплатил. Почему? Почему, Артём, ты столько делаешь для меня? Откуда столько неравнодушия?

— Монстры питаются равнодушием. Может быть, я хочу, чтобы мой сдох?

Она качает головой.

— Не знаю я, Алина, как ответить без пафоса. Иногда просто делаешь, что должен, готовясь к тому, что будет.

Завожу двигатель, порш трогается. Через пару минут вновь начинаю говорить:

— Тебя сейчас мало что радует. Я расскажу почему. Та дрянь, что ты бессистемно глотала горстями, действует на гормон под названием «дофамин». Это гормон счастья. В течение двух с половиной месяцев ты без сожаления и сострадания долбила по нему. Можно сказать, с ноги лупила, как по мешку изобилия, и оттуда бонусы, как в компьютерной игре, сыпались. И чем сильнее ты била, тем больше сыпалось. Но, разумеется, в какой-то момент источник истощился. Сейчас резервы твоего мешка, малыш, на нуле. Его не нужно бить, его нужно спрятать и поберечь. Тебя ничего не радует, Алина. Вообще. То есть ты в принципе, физически не способна на эту эмоцию. Более того, впереди тебя ждет адовая депрессия.

— О боже. — Она закрывает лицо. — Я не знаю, смогу ли, Артём. Кажется, я уже не стану прежней. Той Алиной, с которой тебе было весело и которую ты отправился спасать. Тебе достался унылый мешок с кошмарами.

— У каждого своя ноша. Прежней ты не станешь, но, может, и не надо. Тебе придется научиться жить со своими травмами. А мне — с тем, что я не справился с собой и спал с девушкой брата.

— Много раз? — мелькает любопытство. Женщины!

— Два. Это очень много. Если бы ты знала Марка, ты бы меня ненавидела. Я уступил ему место в машине, тем самым желая показать, что обрываю ту связь. Я никогда себе не прощу ни то, что предал его, ни то, что отступился. Надо было идти до конца. Ехать рядом с Машей. И сдохнуть.

— Два раза — это ничего. И ты не