Танец с жизнью. Трактат о простых вещах - Олеся Градова

Стартовое «подаяние» и «МЫ-программа» входят в так называемый цикл Пряника. В цикле Пряника всем своим поведением Витя А. настойчиво дает понять: «Вот я, человек, который единственно понимает тончайшие движения твоей души. И это потому, что мы с тобой одной породы», А что может быть прекрасней, чем когда тебя понимают? Жертва думает, что ей улыбнулась судьба.

Цель мозгопромывочной программы для Шакти — сбить с нее интеллектуальную спесь: «В отличие от Вити А., Стри не понимает в жизни ничего. И Стри, семи пядей во лбу, почти поверила этому маленькому чудовищу!».

С магической точки зрения Шакти — это не женщина и не человек. Это прежде всего особого рода биофизический объект. А какие-либо вопросы этики, морали, элементарной порядочности (не говоря уже о сострадании) к биофизическим объектам, как известно, никакого отношения не имеют.

Я помнила каждое его письмо, странички из Интернета про Соль-Илецк с подчеркнутыми маркером достопримечательностями, которые мы должны были посетить. Я помню все наши ночи и все короткие утра, которые мы провели вместе. Каждое слово, которое давало мне надежду на то, что можно дышать и жить. Я растворялась в нем без остатка, отключая все системы ПВО и открывая все двери, а это, оказывается, был всего лишь цикл Пряника… А я была его Шакти — аккумулятором личной силы…

Неведомые силы

Итак, я должна еще один раз встретиться с Дамиром. Забрать паспорт, который остался с тех времен, когда он «покупал» билеты в Соль-Илецк. И еще… Я хотела еще раз взглянуть ему. в глаза.

Я могла прислать человека за паспортом, попросить Брусникина в конце концов, который живет на той же улице. Но я хотела увидеть его, дать ему последний шанс изменить ход событий, проверить твердость его намерений — действительно ли он решил отказаться от меня. И может быть… в последний раз… поставить диск «Дорога в Багдад», ту музыку, которая соединяла наши тела… Мое тело просило его, моя душа звала его. Я по-прежнему любила, не понимая и не давая себе отчета. И это было моей правдой…

Я помнила о предупреждении — ни в коем случае не общаться с ними и даже не разговаривать по телефону. Но сюжет книги, которую я задумала, начинал диктовать свои правила. Я же призналась, что еще какое-то время буду воевать.

— Привет, ты не звонил мне несколько дней.

— Я хотел дать тебе подумать. Ты совершила ошибку. И я ждал, что ты позвонишь сама.

— У меня действительно возникли проблемы…

— А что случилось?

— Так, ерунда, машину поцарапала… — Я опасалась, что он и так уже все «считал» с моего информационного поля, где я была и что делала.

— Давай встретимся. Мне надо забрать у тебя паспорт.

— Я могу прислать его с курьером.

— Произошел ряд событий, я бы хотела обсудить их с тобой. Место и время выбирай сам, я подстроюсь.

— Хорошо, приезжай завтра в одиннадцать.

Я повесила трубку. Холод. Пустота там, где еще вчера были тепло и свет. Я посмотрела на часы. Без четверти полночь. Я налила кофе и достала новую пачку сигарет. Раскрыла ноутбук, чтобы набросать «перечень острых вопросов» для нашей завтрашней встречи. Так я готовлю своих клиентов к интервью с вредными журналистами. Пролила кофе на клавиатуру, стали залипать кнопки…

…Неожиданно я почувствовала, как невидимые руки обхватили мои плечи и потянули назад и вверх. Невидимая и неведомая сила словно отрывала меня от кресла, я схватилась за поручни и попыталась обернуться, но шея онемела. «Я должна ехать, я должна пересечь границу МКАДа, я должна попасть в «Северное Гоа», потому что я должна быть там… с ним…» Чувствую, как электризуются волосы на голове, холодный пот прошибает. «Отпусти, мне страшно…» Почему-то возникает образ Антона, его улыбка — нечеловеческая, гнусная…

…Внезапно хватка ослабла, и я сползла на пол. Было четверть первого. Я подтащила пепельницу и сигареты, закурила, роняя пепел на кафельную плитку. Разорванное сердце опять кровоточило, мучительные слезы текли из моих глаз, вся моя решимость и твердость стекали как вода с кончиков пальцев…

Я набрала Дамиру письмо, но долго не решалась отправить. Потом все-таки бросила в ночной эфир:

«Мне очень, очень больно, когда ЭТО пройдет?».

«ЗАВТРА».

Его ответы приходят мгновенно, как будто он четко знает, когда я ему напишу.

Завтра я смогу его увидеть. Будет ли это «последний раз»? Вернусь ли я обратно или опять попаду в какую-то переделку? А если все это было лишь сон, дурацкий сон, и он скажет мне: «Где ты была? Я ужасно скучал…».

Может, он действительно готов раскаяться. И я приму это раскаяние всей душой, и поведу его по своему пути, пути белых, даже если мне придется для этого тоже стать магом. Но не тем самым «самонаслажденческим» типом, а творческим, несущим просвещение, помощь, радость тем, кто слаб… Ведь это возможно…

Я смогу это сделать, если есть хоть одна трещинка, скол в его установках, я воспользуюсь этим… Я уже почти сильная.

Последний разговор

Я никогда не опаздываю. В этот раз приехала минут на десять раньше. Таксист не подвел. Я опять увидела Нину, выходящую из его подъезда. Она спешила, была в прежнем тонусе. Мне стало противно при мысли о сладострастном массаже, который он ей делал, и что я, как правило, приходила после нее. Но сейчас это уже не казалось существенным.

Практически с порога:

— Зачем ты пришла?

— Знаешь, я должна тебе рассказать, только ты можешь дать совет… Тут такое произошло…

Не знала, как начать, или делала вид, что волнуюсь, или правду волновалась. Хотя весь разговор мною уже был простроен и срежиссирован. И мои вопросы, и его возможные ответы. Также подобраны несколько подходящих к случаю «ролей». Оделась я несколько вызывающе. Кожаные джинсы в обтяжку и облегающая черная блузка с металлическими цепями вместо пуговиц. Садо&Мазо называла я этот стиль и позже поняла, что, в отличие от «Модного приговора», не ошиблась в выборе предметов гардероба.

Я сидела напротив, боясь поднять на него глаза. Я опасалась, что он узнает, что я сделала, и то, что намереваюсь сделать. Но он не смотрел на меня. Включил чайник. Заварил в кружку чайный пакетик-пирамидку. Мне не предложил. Было как-то поразительно пусто и на столе, и в холодильнике — я привыкла, что там все полки обычно заставлены едой.

— Можно кофе?

— Молока нет.

— Тогда чаю или воды…

Он заварил мне чай. Молча мешали сахар в кружке. Звук казался нарочито громким.

— Можешь включить музыку? Ну ту самую…

— Я на работе оставил диск.

В его доме впервые за время нашего общения не было еды. Только чай и сахар. Куда делись сумасшедшие деликатесы, несколько сортов сыра, грецкие орехи, виноград? Они исчезли как по мановению волшебной палочки. Не было и музыки, которая всегда/встречала меня с порога. Вся бутафория, которая была задействована ранее, сдана на склад. Я всё продолжала этому удивляться. Первой прервала молчание. Видимо, сегодня мне предоставляют возможность проявить инициативу: