Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевилль

Айзек представлял себе, как гаруда кочует с места на место, ночуя на голом полу в заброшенных домах, или, свернувшись калачиком на крыше, прижимается к теплой вентиляционной трубе. Быть может, он придет через час, а быть может, через несколько недель. Айзек прождал полдня, прежде чем решился опробовать свое творение в отсутствие Ягарека.

Под стеклянный колпак, где переплетались провода, трубки и гибкие тросы, Айзек поместил кусочек сыра. Этот кусок так и лежал, постепенно черствея, пока Айзек стучал по клавишам вычислителя. Он пытался выразить в численной форме задействованные силы и векторы. Часто он прерывался, чтобы сделать какие-то пометки от руки.

Снизу доносилось сопение барсучихи Искренности, ворчание Лубламая и жужжание чистильщика. Айзек не обращал внимания на окружающее, всецело сосредоточившись на цифрах.

Он чувствовал себя немного не в своей тарелке, поскольку не хотелось работать над кризисной машиной, когда в лаборатории присутствовал Лубламай. Айзек по-прежнему придерживался тактики молчания. «Может, я просто развиваю в себе вкус к театральности», — подумал он и улыбнулся. После того как ему удалось наилучшим образом решить свои уравнения, он начал бесцельно прохаживаться по комнате, давая этим понять Лубламаю, чтобы тот ушел. Айзек украдкой заглянул вниз, под навес, где Лубламай на линкованной бумаге кропал какие-то чертежи. Похоже, он и не собирался уходить. Айзек начал терять терпение.

Он с трудом пробрался меж грудами металла и стекла и тихонько присел на корточки перед устройством ввода данных кризисной машины, стоявшей от него слева. Замкнутый контур машинных узлов и трубок извивами опоясывал комнату, завершаясь внутри стеклянного колпака с сыром, расположенного по левую руку от Айзека.

Одной рукой Айзек взял гибкий металлизированный шланг, конец которого был соединен с лабораторным бойлером, стоящим у дальней стены. Он ощущал волнение. Стараясь как можно меньше шуметь, он соединил трубку с входным клапаном питания на кризисной машине. Затем открыл клапан и услышал негромкое шипение и стук — пар начал наполнять двигатель. Айзек опустился на колени и набрал математические формулы на клавиатуре. Затем быстро вставил в устройство ввода четыре перфокарты, почувствовал, как крохотные шестеренки то проскальзывают, то попадают в отверстия, и увидел, как по мере усиления вибраций механизма поднимаются клубы пыли.

Он что-то бормотал под нос, не отрывая взгляда от агрегата.

Айзек словно всем телом ощущал, как энергия и информация бегут по механическим нервам к различным узлам кризисной машины. Ему казалось, будто пар струится по его собственным жилам, превращая сердце в грохочущий поршень. Он резко потянул три больших рычага на панели управления и почувствовал, как разогревается весь механизм.

Воздух задрожал.

В течение нескольких томительных секунд ничего не происходило. Затем ломоть сыра внутри грязного стеклянного колпака начал подрагивать.

Айзек не сводил с него глаз, едва сдерживая восторженный крик. Он подвел стрелку на циферблате до отметки сто восемьдесят градусов, и сыр подвинулся еще немного.

«Доведем-ка все это до кризиса», — подумал Айзек и потянул рычаг, врубая машину на полную мощность, так что стеклянный колпак оказался под пристальным вниманием сенсорных механизмов.

Айзек внес в конструкцию стеклянного колпака некоторые изменения, сняв с него верхнюю крышку и заменив ее плунжером. Затем положил на него руку и надавил, так что абразивное донце стало медленно приближаться к сыру. Сыр оказался в опасности. Если плунжер опустится до конца, сыр будет раздавлен.

Правой рукой нажимая на пресс, левой Айзек регулировал рычажки и подкручивал стрелки в ответ на дрожание манометров. Он смотрел, как стрелки индикаторов дрожат и прыгают, и в соответствии с их показаниями регулировал магический ток.

— Давай, гаденыш, — шептал он. — Берегись! Ты что, не чувствуешь? Кризис идет к тебе…

Плунжер с садистской неотвратимостью приближался к сыру. Давление в трубках достигло опасного предела. Айзек присвистнул от разочарования. Он несколько замедлил движение поршня вниз, но не прекратил его. Даже если кризисный мотор не сработает и сыр не покажет того результата, который Айзек пытался запрограммировать, плунжер все равно его раздавит. Кризис — целиком в потенциале. Если бы у Айзека не было настоящего намерения раздавить сыр, тот не оказался бы в ситуации кризиса. Обмануть онтологическое поле невозможно.

Наконец, когда стоны пара и скрип поршней стали совершенно невыносимы, а края тени, отбрасываемой плунжером, стали резкими, ибо он совсем близко опустился к дну стеклянного колпака, сыр взорвался. Послышался громкий шлепок, и комочек разлетелся в стороны с такой силой, что весь стеклянный колпак забрызгало изнутри сырными ошметками и маслом.

Лубламай заорал от страха, но Айзек не слушал.

Он сидел, открыв рот, и как дурак пялился на взорвавшийся сыр. Затем недоверчиво и радостно расхохотался.

— Айзек? Что за хреновину ты придумал? — прокричал Лубламай.

— Ничего, ничего! Прости, что помешал тебе… Просто тут одна работенка… неплохо идет… — Айзек не закончил ответ, ибо лицо его расплылось в улыбке.

Он быстро выключил кризисную машину и поднял стеклянный колпак. Запустил пальцы в липкую полурасплавленную массу. «Невероятно!» — подумал он.

Вообще-то он пытался запрограммировать сыр, чтобы тот завис в паре дюймов над уровнем пола. Так что с этой точки зрения опыт был неудачен. Однако он не ожидал, что вообще хоть что-нибудь произойдет! Разумеется, расчеты его оказались ошибочны, а следовательно, и программы. Очевидно, что точно определить результат, которого он стремится достичь, будет чрезвычайно трудно. Вероятно, сам процесс выделения энергии крайне приблизителен, что оставляет кучу лазеек для всевозможных ошибок и неточностей. А Айзек даже не попытался создать своего рода постоянную обратную связь, к которой он по большому счету стремился.

И все же, и все же… он выделил кризисную энергию.

Это было поистине беспрецедентно. Впервые Айзек реально поверил в то, что его идеи будут работать. Отныне ему оставалась лишь доводка. Проблем, конечно, еще много, но это проблемы уже иного и куда меньшего порядка. Основная головоломка, центральная проблема всей кризисной теории, решена.

Айзек собрал свои записки и благоговейно пролистал их. Он никак не мог поверить в то, что совершил миг назад. И тут же стали приходить новые идеи. «В следующий раз, — думал он, — я использую кусочек скульптуры водяного. Что-нибудь, что и так держится на основе кризисной энергии. Это должно сделать наш опыт в сто раз интереснее…» У Айзека голова пошла кругом. Он хлопнул себя по лбу и улыбнулся.

«Пора проветриться, — вдруг решил Айзек. — Пойду-ка я… выпить. Разыщу Лин. Проведу вечерок в свое удовольствие. Я только что разрешил одну из чертовски трудных задач одной из самых противоречивых наук, и я заслужил выпивку…» — Он усмехнулся своему порыву, а затем снова стал серьезен. Вспомнил, что решил рассказать Лин о кризисной машине. «Не могу больше думать об этом в одиночестве», — размышлял он.