Перекресток трех дорог - Татьяна Степанова

– Видели статую? Венера Виллендорфская. Она назвала ее Праматерь. Вторая меньшая по размерам статуэтка стоит у нее в гостиной, – ответил Макар.

– Люди покупают предметы искусства. – Клавдий Мамонтов, сидевший рядом с Макаром, который вел машину, был задумчив. – Это еще ни о чем не говорит.

– Она мне заявила – время возвращаться к старым богам.

– Метафора.

– Она была знакома с Петром Смоловским. Их выписали в один день – Жданов нам сам это сообщил, они даже хотели его подбросить до дома.

– Я забыл нашим сказать, чтобы проверили в мобильном Смоловского телефон Жданова. – Полковник Гущин достал свой телефон и начал названивать.

Макар неожиданно съехал на обочину и остановился.

– Тот пенсионер – киноман из парка, знаток Золотого Голливуда. Помните его слова?

– Полина Жданова абсолютно не похожа на актрису Зою Федорову, – возразил Клавдий Мамонтов.

– Да… вроде… но как посмотреть, под каким углом. – Макар достал свой навороченный мобильный, открыл, пролистал и сунул под нос сначала Мамонтову, затем показал полковнику Гущину.

Черно-белое фото светловолосой женщины с большими глазами и бровями вразлет.

– Лорэн Бэколл перед знакомством с Хэмфри Богартом. А здесь на фото…

– Она, только с темными волосами.

– Нет, это Зоя Федорова еще до «Музыкальной истории». – Макар потряс телефоном. – Вы что, не видите? У того старика – глаз-алмаз, эти образы разве не имеют сходство с…

– Полиной Ждановой? Да, что-то есть, но очень смутно, Макар. – Клавдий Мамонтов был настроен скептически. Он и сам не знал почему… Хотелось возражать Макару, лишь бы только прогнать от себя назойливую, словно оса, страшную догадку…

Больной ребенок, похожий на призрака…

Больной муж, в свои тридцать ставший инвалидом…

И она… эта женщина… чьи глаза, как полярная ночь во льдах…

– Полковник, дайте мне чистые перчатки, – попросил Макар у Гущина.

Тот достал из кармана одноразовые перчатки – чего-чего, а этого добра теперь в запасе. Макар натянул их и осторожно извлек из кармана джинсов розовый кружевной комок.

– Что еще за фокусы? – возвысил голос Гущин.

– Ее нижнее белье, из ее ванной, ношеное. Вы же, полковник, верите только анализу ДНК – вот и сравните с образцами из леса – с того пластика и с бутылки в другом лесу, где коктейль был – мед, молоко и кровь месячных! Сравните сначала. Это ее грязное белье – чистый эпителий, образец! А потом будем предметно все остальное обсуждать.

Полковник Гущин смотрел на улику, затем достал из кармана еще одну чистую резиновую перчатку и попросил Макара осторожно засунуть розовый комок туда. Забрал и сказал, что они едут теперь не домой, как хотели, а в Фоминово – в УВД.

Они приехали в Фоминово в восемь вечера, Гущин, махнув рукой на свои страхи заразиться, зашел в экспертно-криминалистический отдел, сразу отдал улику криминалистам, велел отправить в лабораторию на анализ ДНК как можно скорее. Начальник Фоминовского УВД поделился с ним новостями о поисках следов подруги детства Вероники Ляминой – оперативники проверили лесничество, оно существовало до сих пор, а вот орнитологическая станция биофака закрылась, однако сохранился ее архив на факультете, и там уже оперативники Главка, срочно подключившиеся к поискам, нашли сведения о родителях Вероники Ляминой. Они, согласно архивам, занимали ученые должности и служебную квартиру на территории лесничества на протяжении тринадцати лет. В самом лесничестве никакого архива не было, розыск обратился в городскую администрацию, в отдел озеленения и благоустройства, но там им ничем помочь не смогли, посоветовав запросить Департамент лесного хозяйства. Туда прямо на место выехали два сотрудника ГУВД, чтобы поднять в архиве управления кадров нужные данные, но пока от них еще не было известий.

Полковник Гущин по своему обыкновению до результатов экспертизы ДНК ничего предпринимать не стал, да и оснований не было. И они поехали домой – уже окончательно.

– Актер из тебя вышел бы неплохой, кузен, – заметил полковник Гущин. – Ты меня с приступом кашля там спародировал?

– Нет, вольная импровизация по ситуации. – Макар рулил – на них надвигалась Москва с огнями автострад, сполохами рекламы на зданиях, с роскошными магазинами, бутиками и с пустыми проспектами и улицами.

– Насчет малыша обоим вам хотел сказать, да все что-то мешало – а ведь разговор наш о ночном вопиющем случае, когда вы его с собой на станцию потащили, еще не окончен. – Полковник Гущин, словно рассерженный отец, отчитывал двух сразу притихших чад. – Не спрашиваю, чья это была идея, однако догадываюсь, кузен. Замечу тебе – ты отец троих детей. Мужик! А ведешь себя словно инфантильный ребенок. Безответственно, бездумно. И самое главное – безжалостно к своему сыну, грудному младенцу!

– Федор Матвеевич, вы не правы, – вступился за друга Клавдий Мамонтов.

– А ты вообще молчи. Рот закрой! – повысил голос Гущин. – С тобой другой разговор. По правилам я тебя за такую самодеятельность должен отстранить от дела и сослать опять в твои Бронницы. Чем ты-то думал, когда вы брали ребенка на задержание?!

– У нас насчет правил с самого начала дела плохи. Кто-то вместо рабочего кабинета на стуле под зонтом, словно падишах, восседает… Молчу… молчу, полковник, не показываю пальцем. И мы не собирались никого задерживать, – теперь пылко вступился за друга Макар, – просто хотели посмотреть, разведать обстановку, а там все само собой произошло… неожиданно. И Клава… Клавдий… да он герой! Он нас защищал. Смоловский его поранил всего, а он его взял.

– Смоловский полуинвалид, а герой твой – бывший профессиональный телохранитель, каратист хренов. – Гущин уже злился. – Это что, профессиональная работа была, а, Клавдий?

– Нет. Целиком моя вина, Федор Матвеевич. – Клавдий Мамонтов не спорил, усмехнулся мрачно.

– Если бы ребенок пострадал, вы бы оба сели в тюрьму, – жестко отчеканил полковник Гущин. – Не говоря уже о том, что и у меня, и у Веры Павловны был бы инфаркт!

– Насчет гувернантки не уверен, она тетка-кремень, – быстро ввернул Макар. – Но… неужели мы все трое стали столь вам дороги, полковник?

Гущин открыл было рот, чтобы ответить наглому кузену из Англии, однако у него, как всегда, заполошно зазвонил мобильный, и он, чертыхаясь, включил громкую связь.

– Федор Матвеевич, новости из архива Департамента лесного хозяйства обнадеживающие, – бодро доложил старший опергруппы Главка. – Четверть века назад – вот какая давность, но мы вместе с коллегами из Отрадного установили фамилию лесничего, работавшего в Столбищенском лесохозяйстве в то самое время, когда отец Ляминой заведовал орнитологической станцией. Лесник Сергей Савельев. Подняли из архива управления кадров департамента его личное дело, оно сохранилось – он сам умер три года назад, жена его годом раньше. Там указаны и дети – Олег Савельев и Полина Савельева.