Перекресток трех дорог - Татьяна Степанова

Арбалет ее выстрелил.

Стрела, просвистев в воздухе, вонзилась в плечевой щиток его бронежилета – застряла в пластике наплечника, не пробив, к счастью, стальную пластину. Но удар был, как от пули – полковника Гущина отбросило в сторону, но он устоял. Полина схватила арбалет одной рукой, готовясь заложить новую стрелу и…

В этот момент из темноты на террасу ворвался Клавдий Мамонтов – брошенная им леска с шарами на концах обвилась вокруг руки Полины и арбалета, сковывая ее движения. Мамонтов в прыжке сбил женщину на пол, стараясь отбросить ее как можно дальше от зашедшегося плачем ребенка. Вырвал арбалет из ее рук, пытаясь тоже отшвырнуть в сторону, но это не получилось, потому что оружие оказалось примотанным к ее кисти леской. Тогда он прижал ее к полу всем своим весом, но она выворачивалась у него из рук, извиваясь, как змея, как гадюка, худым гибким тренированным телом. Свободной рукой выхватила из-за пояса брюк арбалетную стрелу – Клавдий Мамонтов отбил ее руку, когда она замахнулась, посчитав, что она пытается ранить его, но Полина, издав хриплый гортанный вопль торжества, с размаху вонзила стрелу глубоко себе в горло.

Фонтан крови!

Мамонтов схватил ее за шею, пытаясь остановить кровотечение. К ним уже бежали сотрудники полиции, полковник Гущин, Макар. Именно Макар подхватил на руки плачущего мальчика, потрясенно взирая на лужу крови, что растекалась по полу террасы.

– «Скорую» вызывайте! – крикнул Мамонтов. – Стрелу нельзя вытаскивать!

Полина хрипела.

Полицейские вышибли дверь дома, и оттуда вывалился Леонид Жданов, которого душил кашель…

Он оттолкнул от себя полицейских и ринулся к жене, упал на колени.

– Что вы наделали? – закричал он. – Полина! Полиночка, я здесь, я с тобой… жена моя… Ее надо в больницу!

Последним усилием она подняла руку, вытягивая ее, указывая мужу на сына на руках у Макара – забери… забери его у них… береги его…

Потом зеленые глаза ее закрылись, словно она безмерно устала, она вздохнула… Алая пена пузырилась на ее губах.

Она умерла.

– Что вы наделали? – Леонид Жданов обвел глазами полицейских. – Вы ее убили!

– Ваша жена повесила в лесу подругу детства, а до этого истязала ее, резала ножом. И сожгла заживо молодого парня, которого похитила из Отрадного, где когда-то они с этой самой подругой гуляли в лесничестве. – Полковник Гущин сам был потрясен. – Вы же все слышали, она даже не отрицала своей вины.

– Лжете вы! Лжете! Не могла она такого сделать!

– Вы же сами слышали, пусть и были запертым, вы не глухой.

– Это все неправда… она никогда бы… это безумие!

– Она утверждала, что совершила убийства ради вас с сыном.

– Но как же мы теперь… как мы без нее. – Леонид Жданов смотрел на тело своей жены, его лицо заливали слезы. – Она была всем… и жена, и мать… я целиком на нее полагался, она выходила меня, когда забрала из госпиталя! И Даню выходила – ночей не спала, была возле нас безотлучно.

– И при этом находила время уезжать из дома и совершать убийства. Она ведь уезжала, что она вам говорила? Что ей надо по делам? В ее офис? Или за покупками в торговый центр? А про встречу со старой подругой детства Вероникой, с которой они очень давно не встречались, она не говорила вам?

– Нет!

– Значит, врала. И находила время для встреч с Петром Смоловским…

– Нет! – заорал Леонид Жданов.

– Которого полностью подчинила своей воле, своему психозу, буквально околдовала! – закончил полковник Гущин.

Полицейские, эксперты-криминалисты суетились вокруг трупа. Леонида Жданова тоже окружили и повели к машинам.

Макар все никак не мог осознать того, что случилось на его глазах. Полицейские забрали у него ребенка. Он смотрел на полковника Гущина, в щитке бронежилета которого застряла арбалетная стрела, смотрел на Клавдия Мамонтова, снова обагренного кровью, не своей – чужой.

Внезапно он резко обернулся к распахнутой двери – словно ему почудилось, как кто-то… НЕЧТО наблюдает и здесь за ними из темноты.

Черный бесформенный силуэт.

Тень на стене.

Макар шагнул в дом и включил свет.

На консоли стояла та самая метровая статуя Венеры Виллендорфской. Ждановы уже нашли для нее место.

Безглазая, Безликая, Многоименная, Толстая, Грозная, Древняя. ОНА смотрела на них сейчас. В упор.

Труп увезли на вскрытие. Кровь на полу свернулась, став черной в багровом свете пылающих газовых жаровен. Полковник Гущин уехал в морг к патологоанатомам, он решил дождаться вестей из лаборатории о результатах экспертизы ДНК именно там, в этом скорбном, однако стерильном месте. Среди вещей Полины Ждановой нашли черные кожаные брюки и не одни, белую футболку, берцы, множество золотых украшений, а также черное шерстяное пончо с зашитыми на его концах свинцовыми пластинами.

В багажнике ее «Лексуса», недавно тщательно отмытого, криминалисты при обработке реагентом обнаружили обильные следы крови. Именно там она перевозила еще живую Веронику Лямину, завернутую в пластик, и паренька-официанта. Путь их лежал на перекрестки трех дорог, один из которых она помнила с детства, со времен своих давних прогулок в лесу у орнитологической станции.

Ее рыдающему мужу оперативники предъявили на опознание розовую пластиковую бутылку, найденную в том лесу, и Жданов сказал, что это вещь его жены, она брала бутылку с собой на занятия йогой.

Несмотря на все их возражения, полковник Гущин отправил Клавдия Мамонтова и Макара домой. Они снова завалились в Спасоналивковский переулок глубокой ночью. Макар сразу забрал Сашеньку у заспанной встревоженной Маши. Клавдий Мамонтов, на которого было страшно смотреть (Маша чуть не упала в обморок, узрев его залитые кровью брюки и белую рубашку), ушел в ванную.

Стоял под душем, под его сначала обжигающе горячими, затем ледяными струями. Вспоминал ее глаза – этой безумной женщины – так близко от своего лица, когда он навалился на нее всем весом, пытаясь обезоружить – зеленые, бездонные, огненные… Как она хрипела в агонии… Какими скользкими были его руки от ее крови, когда он пытался зажать ее рану…

Вымывшись, он обнаружил на банкетке ванной чистую одежду – серые джинсы и футболку, их принес ему Макар, пока он принимал душ. Джинсы Макара были Клавдию Мамонтову коротки, но он еще подвернул их. Направляясь к себе, заглянул в спальню Макара, постель его была пуста – ни отца, ни сына.

Клавдий Мамонтов бесшумно шел по темному спящему дому – в самый дальний его конец, во флигель, в ту пустую комнату, где только рояль, кресло да книги.

Открыл дверь – Макар полуголый сидел за роялем, на котором в подсвечнике горели, оплывали свечи, на неизвестно откуда взявшемся в комнате круглом турецком ковре стояла детская переносная колыбелька. Сашенька снова не спал! Перевернувшись на животик, опираясь на ручки, он приподнялся и из-за борта колыбельки внимательно смотрел на отца за роялем.