Патрульные апокалипсиса - Роберт Ладлэм

— Полиция захочет узнать, что произошло.

— До завтра — вернее, до сегодняшнего утра — это их проблема. А я нажму на дипломатические кнопки и посажу этих подонков на один из наших сверхзвуковых, летящих в Вашингтон, предупредив только Соренсона.

Из спальни вдруг донесся крик Карин.

— Я пойду! — воскликнул Дру. Вбежав в комнату, он увидел, что Карин стоит, держа пистолет в опущенной руке, и смотрит на нациста, лежащего поперек кровати с широко раскрытыми глазами. — Что случилось?

—Я не очень поняла. Он нагнул голову, укусил воротник. И через несколько секунд упал.

— Цианистый калий. — Лэтем приложил пальцы к горлу нациста, пытаясь нащупать пульс. — Deutschland fiber alles[70], — тихо сказал он. — Интересно, почувствуют ли гордость за своего сына его родители. Господи, надеюсь, что нет.

Парижские Ноль-Пять и Ноль-Два со связанными руками и оторванными воротничками сидели в самолете, летевшем через Атлантику в Вашингтон. Едва ли их расстреляют, думал Пятый: американцы не отваживаются на такую меру, особенно если перед ними человек слабоумный и раскаивающийся. Он толкнул в бок задремавшего философа Ноль-Второго.

— Проснись, — сказал он по-немецки.

— Was ist?

— Что будем делать, когда нас доставят на место? Есть идеи?

— Парочка, — ответил Ноль-Два, зевая.

— Выкладывай.

— Американцы по натуре склонны к насилию, хотя их лидеры утверждают обратное. Они также любят выискивать заговоры, даже если ими не пахнет. Наши лидеры спят с любовницами — и кому какое дело? А их лидеры пользуются услугами проституток — и вдруг, оказываются связанными с верхушкой преступного мира. Неужели они не могут найти себе женщину, не прибегая к услугам преступников? Нелепо, но у американцев это так: их пуританское лицемерие отрицает закон природы. А ведь моногамия не свойственна мужчине.

— Черт возьми, что это ты несешь? Ты не ответил на мой вопрос.

— Ответил. Попав к ним в руки, мы удовлетворим обе их потребности — лицемерие и жажду раскрыть заговор.

— Как это?

— Они считают, а теперь наверняка уверены в том, что мы — элита Братства. Отчасти так оно и есть, хотя иначе, чем они это себе представляют. Мы должны сделать вид, что в самом делеиграем важную роль и связаны с фанатиками в Бонне. Те видят в нас настоящих штурмовиков и посвящают нас во все, потому что мы им нужны.

— Но это же не так! У нас нет даже имен, только коды, которые меняют два раза в неделю. Американцы накачают нас лекарствами и узнают это.

— В наши дни сыворотки правды не более надежны, чем гипноз: человека можно запрограммировать так, что он им не поддастся. Американская разведка знает это.

— Но мы же не запрограммированы.

— Можно считать, что запрограммированы! Ты же сказал, что у нас нет имен, а только коды, дающие нам право выполнять приказы. Если нас посадят под иглу и мы назовем эти ничего не говорящие коды, на американцев это произведет большое впечатление.

— Но ты мне так и не ответил. Мне больше нравится, когда ты не вдаешься в рассуждения и не кичишься своей образованностью. Как нам вести себя с американцами?

— Во-первых, мы заявим о своей важной роли, о наших тесных контактах с руководством движения в Европе и в Америке. Затем мы неохотно признаем, что в определенной мере преследуем выгоду. Мы ведем роскошный образ жизни: у нас прекрасные, скрытые от посторонних глаз дома, неограниченные денежные возможности, самые шикарные женщины, каких только можно пожелать. Все, о чем может мечтать молодой человек, доступно нам, а то, что позволяет нам вести такую жизнь, — это цель, ради которой мы работаем. Однако это не значит, что мы готовы умереть во имя этой цели.

— Отлично, Второй. Очень убедительно.

— Это канва. И по ней мы начнем вышивать — удовлетворим их страсть раскрывать заговоры. Подчеркнем наше значение, ваше влияние, скажем, что с нами постоянно советуются, а в эпоху сверхзвуковых самолетов легко поддерживать контакт с нашими союзниками по всему миру.

— Особенно, конечно, в Соединенных Штатах, — вставил Ноль-Пять.

— Конечно. И информация, которой мы располагаем, — имена, а за отсутствием имен — посты, занимаемые в правительстве и в промышленности, — потрясет их. Люди, которых они и заподозрить не могли в симпатии к Братству дозорных.

— Именно это сейчас и происходит.

— А мы ускорим этот процесс. В конце концов, никто этого не слышал «из уст лошади», как говорят американцы. Если наши компьютеры не врут, — а я полагаюсь на них, — мы первые из элиты неонацистов, кого им удалось взять живьем. Собственно, мы — трофеи, военнопленные высшего ранга. Нам вполне могут предоставить особые привилегии, если мы сделаем вид, что колеблемся. Я с нетерпением жду предстоящих дней.

* * *

Ноль-Четыре и Ноль-Семь, бежавшие почти в истерическом состоянии с рю Диан, влетели в комплекс складов «Авиньон», стараясь овладеть собой, хотя им это не очень удавалось. Двое их товарищей, остававшихся в штабе, сидели в комнате для совещаний — один из них наливал кофе.

— Нам конец! -выкрикнул, тяжело дыша, импульсивный Ноль-Четыре и упал на стул. — Там творился настоящий ад!

— Что произошло? — Ликвидатор, наливающий кофе, выронил чашку.

— Мы не виноваты. — Ноль-Семь встал, заговорив громко и твердо: — Это была ловушка, и Второй с Пятым запаниковали. Вбежали в квартиру, стреляя на ходу...

— Потом раздались другие выстрелы, и мы слышали, как они упали, — вставил Ноль-Четыре. Глаза у него разбегались. — Скорее всего, они мертвы.

— А двое других, которые спускались по стене к окну?

— Не знаем: у нас же не было никакойвозможности выяснить!

— Что будем делать? — спросил Седьмой. — Есть вести от Ноль-Первого?

— Ничего.

— Кто-то из нас должен занять его место и связаться с Бонном, — сказал тот, что наливал кофе.

Трое других, все как один, замотали головой.

— Нас ликвидируют, — спокойно и деловито заметил Четвертый. Лидеры потребуют этого, а лично я не собираюсь подыхать из-за чьих-то ошибок, из-за того, что кто-то запаниковал. Случись такое по моей вине, я бы принял цианистый калий, но за это я не отвечаю, никтоиз нас за это не отвечает!

— Но как же быть? -повторил Седьмой.

Четвертый задумчиво обошел стол и остановился возле ликвидатора, стоявшего у кофеварки.

— Ты ведь занимаешься у нас бухгалтерией, да?

— Да.

— Сколько у нас денег?

— Несколько миллионов франков.