Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира - Владимир Артамонов

Теперь опишу трагедию, которой я был свидетель.

Пробудившись после ночной моей смены в типографии газеты «Правда» разговором мамы и Инги в другой комнате, я оделся и вышел к ним. Поздоровались. Я поздравил Ингу с Новым годом, она поздравила меня. Она была в темно-серой, расстегнутой на все пуговицы кофточке, под которой виднелась белая блузка. Сестра сидела на краешке раскладушки около бабушки. Бабушка была тяжелобольна, и к ее скорой смерти готова была и Инга. Это должно было случиться, по мнению врачей, примерно через месяц. Евдокия Федотовна, наша бабушка, как только к ней подсела Инга, оживилась, на щеках у нее выступил румянец. У Инги же лицо было бледное и сосредоточенное.

По ее словам, она звонила по телефону домой, Воронин хочет поговорить с ней, вот она поэтому и приехала, он, очевидно, тоже скоро будет.

Буквально вскоре же неожиданно резко зазвонил звонок в дверь. Это был он. Открывать или не открывать? Колебались. Инга настояла: открыть.

Вошел. Не раздеваясь, подошел к ней. Стал уговаривать ее пройти с ним в другую комнату поговорить (ему это не разрешено было нашей мамой, и он и Инга остались в той же комнате, что и мы). Пальто с него было снято. Все так походило на предыдущие примирения! Инга встала с дивана, они оказались обращенными лицом друг к другу… Я сидел так, что видел спину Воронина.

Инга сказала ему:

– Ну что тебе? Говори, – и улыбнулась беззлобно…

Вдруг я увидел, как туловище Воронина непонятно почему резко отклонилось в левую сторону и чуть назад, а правая рука сделала резкое движение в направлении груди Инги.

– Вот тебе, – как бы подытожил свое действие Воронин.

Инга вскрикнула:

– Ой, мама, сердце!

Не отдавая себе отчета в происшедшем, я сорвался с дивана и сзади обхватил Воронина, так чтобы задержать дальнейшие его действия, и оттащил от Инги. Он еще успел по инерции как-то судорожно дернуться… Держа его, я взглянул на Ингу. Она схватилась руками за левую сторону груди и тут же правой рукой выдернула клинок из груди. (Потом она его передала маме.) У ножа, которым Воронин нанес удар Инге, как стало уже потом мне известно, во время удара треснула деревянная ручка, и она осталась в руке Воронина. Он ее со злостью бросил на пол. Все это детально я рассказываю сейчас, выяснив точно картину происшедшего, тогда же это длилось буквально один миг и для меня происшедшее с трудом осознавалось.

Как я потом установил, и это подтверждается, в частности, показаниями нашей бабушки, лежавшей на раскладушке и видевшей Воронина с правой его стороны (к этому эпизоду мы еще вернемся), Воронин не опускал руку в карман. По моему мнению, нож он приготовил заранее и держал его в правом рукаве пиджака и незаметно для всех нас затем переместил в ладонь правой руки. То есть приготовил его до прихода в квартиру.

…Инга побежала к двери, мама – за ней следом. Он рванулся было за ними, но я держал его как мог (мне сравнительно недавно сделали операцию, и шов на животе все еще беспокоил). Мы повалились с Ворониным на диван, а потом на пол. Нельзя было допустить, чтобы он нагнал Ингу… Раз она побежала, значит, она жива и будет жить…

Прошло несколько минут. Он оказался зачем-то на балконе (из материалов дела я узнал, что он незаметно для меня с пола подобрал деревянную ручку от ножа, которая от сильного удара треснула, и, выйдя на балкон, бросил ее вниз, с восьмого этажа, в снег), затем оказался на улице… Я оделся и выбежал из подъезда, стал звонить в милицию… Потом хотел его задержать… Он увернулся от моего преследования… Скрылся.

Но где же Инга? Что с ней? Куда она делась вместе с мамой? Сознание лихорадочно работало: «Они в этом же подъезде. Но в чьей квартире? Мама уже, наверное, вызвала скорую помощь».

Я подходил к дому, возвращаясь по Красноармейской улице, где потерял из виду Воронина, а от дома ехала «скорая», уже не мигая своей вертушкой. По всему чувствовалось, что спешить ей теперь было некуда. Еще не зная финала, я леденел душой.

Как выяснилось позже, Инга вместе с мамой спустилась на два этажа вниз, в квартиру под нами, где жила врач. Она легла на тахту, мама побежала на улицу, к другим знакомым, вызвать по телефону «скорую»… У Инги заклокотало в груди, в горле послышался хрип, она потеряла сознание… Ни врач, жившая в этой квартире, ни приехавшие на «скорой» медики не смогли помочь сестре. Инга скончалась.

Я рванулся было в эту квартиру на шестом этаже, но меня не пустили. Сказали: «Ее нет». Было страшно подумать, что про нее, находившуюся здесь, говорили такие слова. Страшно! Ошибкой слова не казались, но было ощущение жуткой несправедливости. «Ее нет» – как это так?!

До сих пор перед глазами стоит эта трагедия и не дает покоя чувство вины: находился рядом и не успел предотвратить. Почему не встал около нее, рядом с ней?!

Проанализировав материалы дела всех пяти томов, я узнал многие детали, которых не знал прежде… И все оттягивал, оттягивал подготовку рукописи – так тяжело было мне все переживать вновь. Но я поставил перед собой цель – приучать, приучать себя к этому тяжелому материалу, чтобы как можно объективнее рассказать затем. Пришлось перебороть в себе эмоции, долго я примеривался к роли стороннего наблюдателя. Ведь я так был потрясен происшедшим!

Инга, мама, я оказались чересчур доверчивыми людьми. Именно эта черта сыграла свою роковую роль. Никто из нас даже не подозревал, при всем знании, казалось бы, Воронина, что он принесет тогда с собой смерть, еще перед входом в квартиру поместив острый тонкий нож в ладонь руки, скрытой в рукаве пиджака. Приготовился к злодеянию, которое заранее продумал и точно рассчитал, куда он нанесет удар – в сердце. И все мы оказались неподготовленными, оказались слишком простодушными и наивными. И я не перестаю ругать себя за это и не смогу никогда простить себе этого, даже несмотря на такое, казалось бы, «смягчающее» мою вину обстоятельство, как плохое мое послеоперационное самочувствие, когда беспокоил шов на животе и я был в неудовлетворительной физической форме.

Все мои утверждения об умышленности этого злодеяния подтверждаются моим личным засвидетельствованием происшедшего, ведь я был в квартире и все случившееся видел своими глазами. Все произошло в одну секунду, которую я, к сожалению, просмотрел. И эта секунда стоила Инге жизни.

Воронин изучал физиологию человека, несколько месяцев назад окончил Институт физкультуры, неоднократно прежде рассказывал мне, где располагается тот или иной внутренний орган у человека, и прекрасно знал, куда нужно приставить нож к груди, чтобы попасть точно в сердце.

Как я уже рассказал, Инга и мама сбежали с восьмого этажа на шестой и позвонили в квартиру, где потом Инга легла на тахту, а мама побежала вызывать «скорую». Но Инга с каждой секундой все больше теряла сознание, кровь выливалась из сердца в грудную полость. И, несмотря на довольно быстрый приезд «скорой», помочь медики Инге не смогли. Сделав при них два последних агональных вдоха, она скончалась. Я детально изучал их показания и могу сказать, что были применены дедовские способы медицинской помощи. Например, игла, которой делали прокол вены на шее для введения стимулирующей жидкости, была неимоверно большого диаметра, и ею даже не могли проколоть кожу (очень нежную у Инги!) и не попали в вену с первого раза, и пришлось делать прокол еще раз. На местах двух проколов образовались большие синяки, разлившиеся на большие площади (я не уверен, что и во второй раз они попали иглой в вену). К тому же здравый смысл подсказывал, что при ранении в сердце, когда из него выливается кровь (снаружи, конечно, этого не было видно), необходимо немедленно вскрывать грудную клетку и блокировать отверстие, откуда течет кровь. Естественно, в сочетании с рядом других действий – восстановлением функции дыхания, пополнением потерянной крови и т. п. Я окончательно убедился на этом трагическом случае, что никакой оперативной медицины у нас не существует, что квалификация у медиков «скорой» низкая, что почти полностью отсутствуют современные средства помощи. Я тогда с досады подумал: «Где же хваленые наши реанимобили, в которых можно производить необходимые срочные операции?» Все действовали не лучшим образом, начиная от меня и кончая медиками. Неоднократно я думал: в какой-либо, даже самой серьезной аварии человека изуродуют так, что живого места не остается, а все равно он выживает; здесь же всего один удар (правда, убийце инкриминировали и второй, но об этом позже) – и наступила смерть. Через каких-нибудь пятнадцать минут… И каждый раз я приходил к заключению: это обстоятельство является дополнительным основанием для моего утверждения об умышленности содеянного, продуманного и выполненного с предельной точностью.