Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

– Что ж ты, отец, лапти-то плетешь? – не выдержав, спросил Евсевий отца Аркадия после очередного сбоя. – Ведь не первый год служишь. До этого с Евграфом так же, что ль, сослужил?

– Простите, Владыко… – растерянно ответил Ковалишин. Действительно, он много раз служил с предыдущим епископом. Но не будешь же рассказывать новому Преосвященному, что его предшественник архиерейского чина толком не знал и потому не любил, и почти всегда служил как обычный священник, без всех этих рипид, дикириев-трикириев и торжественных облачений посреди храма…

Евсевий уже давно размышлял над тем, что его епархиальное духовенство, не говоря уже про мирян, живет и служит как-то уж очень вольно. И вот теперь об этом же самом заговорили его духовные чада, приехавшие к нему сразу из нескольких городов Центральной России, среди которых была и Москва.

– А сурова ты, Фотиния, к здешним жителям! – полушутливо сказал Евсевий, обращаясь к своей гостье и духовной дочери. Та немного смутилась, но тут в разговор вклинилась архиерейская келейница – монахиня Варвара.

– Ой, Владыко! – привычной тараторящей скороговоркой начала она. – Так ведь если это все правда! Вон, мы на службе стояли – чего там отец Аркадий читает? Какое Евангелие? Непонятно ничего! Девицы вон какие пришли – кто в брюках, кто в чем. Фотиния, я так думаю, еще пожалела их, не все сказала. О-о-ой, у нас в Покровском монастыре такого никогда не было! Никогда!

Фотиния-Светлана смущенно улыбалась, ободренная Варвариной поддержкой. Архиерей молчал. Но тем, кто его знал, было ясно: несмотря на шутливое замечание, сам он и с Варварой, и с Фотинией был согласен.

– Простите, Владыко, – тихо обратился к архиерею еще один его гость и духовное чадо, молодой и весьма успешный предприниматель (и сын Фотинии) Ростислав Кокин. – Герасимов вам просил поклон передать.

– Так, – так же тихо ответил Евсевий. – И ему поклон.

– Он по поводу Аллы спрашивал, – продолжал Ростислав.

– Что там с ней?

– Да все то же…

Архиерей покачал головой:

– Понятно… Значит, все чудит?

– В общем, да, – ответил Ростислав. – Александр Матвеевич просил узнать, можно ли Аллу к вам отправить? Чтобы она хоть немного в себя пришла, да и обстановку сменила. Там ей сейчас неудобно оставаться…

Евсевий замолчал, выдержав паузу секунд в десять. Так же молчали и Ростислав, и келейницы, и гости, из вежливости чуть подотставшие (хоть предмет разговора им всем в общем и целом был известен).

– Пусть приезжает, – негромко ответил Евсевий и начал усаживаться в джип, дверь которого уже открыл Георгий.

Ростислав, чуть улыбнувшись, поклонился и вместе с остальными духовными чадами архиерея пошел к минивэну, который должен был всех их доставить в Мангазейск.

* * *

В тех краях, где располагался Павловский Покровский монастырь, Александр Матвеевич Герасимов был личностью очень известной, хотя и не особо публичной. В советские времена он начал карьеру как рабочий-нефтяник, но быстро выбился в комсомольские, а там и в партийные работники. В этом качестве он и пребывал до 1991 года, когда сумел конвертировать свои старые связи среди партийной номенклатуры, а также и в нефтяной отрасли, в несколько успешных бизнес-проектов. Как-то так получилось (о том, как именно это произошло, Александр Матвеевич предпочитал не распространяться), что ему перепала небольшая, но все же довольно сочная доля сразу в двух нефтехимических заводах. Позже к этому добавились сопутствующие виды бизнеса – разные мелкие магазины, один рынок и еще немного разной мелочи. Герасимов единожды избирался в Законодательное собрание в своей родной области, пытался даже баллотироваться в губернаторы, но проиграл. В конце 1990-х годов, когда новое, молодое и голодное поколение госчиновников и неразрывно с ними связанных коммерсантов начало щипать его провинциальную бизнес-империю, он, по здравом размышлении, решил в войну с ним не ввязываться. Что-то было продано, что-то и вовсе отдано даром. По результатам этой капитуляции Александр Матвеевич существенно потерял в статусе и влиянии, но все же сохранил изрядные запасы финансовых жиров и некоторые позиции в местных органах власти, а с ними и зацепки в Роснефти.

И мог бы почтенный господин Герасимов жить да радоваться, сидя у окошка в собственном загородном особняке и попивая виски Blue Label, если бы не две главных проблемы его жизни. Проблема номер один звалась Алевтиной Львовной. Это была его любимая, законная и венчанная жена – иссушенная постоянными нервными припадками истеричка с претензией на высокую культурность и чрезвычайно глубокую интеллигентность. Александр Матвеевич, большой и круглый, как плюшевый медведь, на протяжении десятилетий вынужден был, как подушка безопасности, поглощать бьющую фонтаном психопатическую энергию своей супруги. Но это оказалось бы не столь страшно, если б во время оно проблема номер один не породила проблему номер два – единственную дочь Александра Матвеевича, Аллу Александровну Герасимову.

Ранняя юность Аллы пришлась на начало 1990-х годов, то есть как раз на то время, когда границы открылись, различные советские запреты и ограничения рассыпались в прах, а финансовое благополучие ее родителей начало стремительно расти. По этой причине она не только окончила школу, считавшуюся лучшей в городе, но и поступила в самый престижный в городе университет, на самый престижный (естественно, юридический) факультет. Ничто не мешало ей учиться и в Москве, но родители не захотели отпускать ее далеко от себя.

Поскольку Алла была девушкой ленивой и сообразительной, то на учебу она времени тратила не слишком много. В университетские годы учебный процесс был вытеснен на периферию ее бытия, центром которого стал непрекращающийся праздник жизни в гуще местной «золотой молодежи». Банкеты, которые ее отец устраивал для своих бизнес-партнеров из Москвы и из-за рубежа, первые туристические поездки в Европу и торжественно обставленные визиты в храмы и монастыри сменялись отвязными вечеринками в кругу сверстников, открывавшими новые горизонты как в сексуальном, так и в химико-фармакологическом отношении. Жизнь неслась этаким карнавалом, в котором официозные обеды были разбавлены буйством в ночных клубах, а на все на это накладывались самые простые и обычные вещи – первая-вторая-энная любовь, подруги и «друзья», предательства, измены и прочие страсти, коими расцвечена юность практически любого человека.

Алла находилась в самом центре этого карнавального мира, и ей это нравилась. Положение родителей обезпечивало ей изначально высокий статус среди местной золотой молодежи, а открытость, общительность и известный авантюризм – симпатии окружавших ее сверстников, помноженные на демонстративную любовь (и тайную ненависть) сверстниц, завидовавших ее звездному статусу. К тому же Алла считалась красавицей – и небезосновательно. Высокая, черноволосая, с не очень изящными, но по-своему приятными чертами лица, внешне она походила на уроженку Кубани или Черноморского побережья Украины. Что касается фигуры, то тут тоже ни в чем не ощущалось недостатка, скорее даже слегка наоборот. В перспективе все это грозило обернуться совсем уж кустодиевскими чертами, но пока до этого было далеко. В общем, как и все в ее тогдашней жизни, выходило «в самый раз».