Дикари. Дети хаоса - Грег Гифьюн

Убрав руку, она нервно прочистила горло.

— Да… ну, я приму необходимые меры, чтобы вы могли получить остальные деньги, прежде чем уедете.

— Я остановился в той дыре возле шоссе, — сказал я ей. — Может, вы присоединитесь ко мне за ужином?

— Не думаю, что это понравилось бы моему жениху.

— Тогда не говорите ему. — Когда она не рассмеялась, я предпринял новую попытку. — Вот что я вам скажу. Может, заедете сегодня вечером ко мне в мотель, и мы предпримем романтическую прогулку к тому старомодному торговому автомату, который стоит в конце парковки. Перекусим батончиками «Зэгнатс», чипсами «Доритос» и возьмем по паре прохладных бутылочек винтажного «Йу-Ху». Гулять так гулять, детка.

— О, думаю, сейчас вы и не только это можете себе позволить, не так ли?

— Кто знает? Может, я не вернусь из Мексики. Может, это будет моя последняя трапеза. Я бы хотел, чтоб это было что-то особенное. Поэтому «Йу-Ху».

Джанин слегка рассмеялась и посмотрела на меня, будто ожидала большего. Когда от меня не последовало ничего, кроме кривой улыбки, она спросила:

— Я буквально вижу, как крутятся у вас в голове колесики. О чем вы думаете?

— Вы не захотите знать.

Она сняла очки и сунула кончик дужки в уголок рта.

— А вы попробуйте.

— Я думаю о том, как бы вы выглядели без одежды.

— Вы правы, я не хочу это знать.

Тут я тоже рассмеялся, хотя мой смех звучал так же уместно, как если б я находился на кладбище, и мы оба понимали это.

— Вы знаете, где меня найти.

— Вы получите свои деньги, перед тем как уедете.

— Я не это имел в виду.

Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза. Она моргнула первой.

Я покинул солнечную террасу, где, по иронии судьбы, не было ничего, кроме дождя, вернулся через раздражающе тихий дом… обратно в грозу… обратно во тьму своего разума… обратно к кровавым ранам шрамовника, к ухмыляющемуся лицу Мартина и злым духам, которых они оба вызвали, чтобы найти меня.

Купив бутерброд и пиво в маленькой забегаловке недалеко от мотеля, я вернулся к себе в номер. В голове у меня бушевали мысли о Мексике и творящемся вокруг меня безумии. Чтобы отвлечься от этого, я сосредоточился на Джанин Каммингс. На что будет похожа ее жизнь, если отмести прочь все формальности и подачу, которые она так усердно использует? Ее жених — на другом конце света, а она целыми днями ухаживает за умирающей старухой. Чувствует ли она себя счастливой? Весь этот ее образ сверхэффективной секретарши раздражал меня и казался слизанным с персонажа из какого-то старого фильма, который она, вероятно, видела. Конечно же, это было нечто искусственное, то, что эта бедная девочка, родившаяся у наркоманов и росшая в приемных семьях, очевидно, не только придумала, но и отточила до такой степени, что оно стало ее второй натурой. Но когда эта ширма рухнет, кем она окажется? Мои мысли вызывали воспоминания о ее лице и теле, но я не мог думать о ней без чувства вины. Может, потому, что знал, что она уже находится в отношениях с каким-то бедолагой, сражающимся на другом конце Ада. Меньше всего ему нужно, чтобы любовь всей его жизни связывалась с таким куском дерьма, как я, пока он служит своей стране. Господи, я, наверное, ей в отцы гожусь. Да и отношения Триш с парнем двадцати с небольшим лет казались мне отвратительными. Неужели я должен опускаться до такого же уровня?

После перекуса я решил, что мне, вероятно, не стоит об этом беспокоиться, поскольку шансы, что она испытывает ко мне романтические чувства, близки к нулю. Придя к этому обнадеживающему выводу, я ненадолго задумался о том, чтобы найти тихий бар и посвятить оставшиеся полдня тому, чтобы напиться. Но я чувствовал себя не особо расположенным к общению, поэтому поехал обратно в мотель, наполнил заново ведерко льдом и решил пить в одиночку под музыку Джорджа Торогуда.

Оказавшись в тихом уединении своего убогого номера, я понял, что совершил ошибку. Не было никаких спасительных отвлекающих факторов, и я остался один на один с вещами, постоянно преследовавшими меня.

Пока я сидел на шатком стуле, закинув ноги на дешевый стол из прессованного картона, минуты перетекали в часы, а день медленно переходил в вечер. С напитком в одной руке и сигаретой в другой, я сдался на милость времени. Оно накрывало меня подобно тому, как океанские волны накрывают усталого пловца, увлекают его под водную поверхность и медленно топят в пучине. Сколько дней я сгорал вот так, чах, не хныча и даже не сопротивляясь?

Вид из окна номера был не особо привлекательным: почти пустая парковка с уродливым отрезком промокшего от дождя шоссе, проходившего прямо за ней. Даже ближе к вечеру погода не собиралась налаживаться. Наоборот, дождь усиливался, будто шрамовник контролировал его, направлял его на меня откуда-то сверху, словно древний бог, исторгающий свой гнев на смертного человека. Я представлял его парящим в облаках и мечущим молнии на землю. И мне внезапно пришло в голову, что я десятилетиями не позволял себе вспоминать его лицо настолько подробно. Я сделал очередной глоток виски, чтобы пригасить этот необычно яркий образ хотя бы ненадолго. Спиртное потекло вниз по горлу, и, пока я чувствовал, как оно курсирует по телу, проникая все глубже, лицо, стоящее у меня перед глазами, начало отступать в тень.

Но он все еще был там. Как и всегда.

Наблюдая за дождем, я думал о магазинах, торговых центрах и супермаркете, построенных на поле, где он умер, где мы его убили. Никакие бетон со стеклом, никакие красивые вывески с магазинными тележками, никакие кондоминиумы в мире никогда не смогут стереть прошлое. Кровь осквернила ту землю, только никто не знал об этом, кроме нашего расколотого маленького круга, нашей черной троицы. Подобно древним индейским захоронениям, о которых помнят лишь старейшины племени и которые давно превращены во что-то другое, застроены, бездумно затоптаны теми, кто не осознает, что находится у них под ногами, то старое поле и река продолжали манить меня, взывать ко мне сквозь ливень, всегда помня о том, что мы им дали. Священные кости и древние предметы, которые мы пожертвовали им, оставили им, в надежде, что они съедят, поглотят и скроют наши грехи, разговаривали со мной, как и всегда. Я знал тайны и духов, обитающих в этом месте, в этом городе. Всех тех нечестивых, невидимых существ, прячущихся в тени и продолжающих страдать. Я знал, поскольку был одним из них, и ничто никогда не могло изменить это. Ни весь тот виски, который я мог бы выпить. Ни все те фантазии о хорошенькой молодой женщине, которые я мог бы вызвать в своем воображении. Ни даже безумная миссия милосердия по спасению Мартина от самого себя и от зла, поработившего нас обоих.

Я был скован цепями провидения. Все мы были скованы.

* * *

Когда начало темнеть, я решил позвонить Джиллиан, пока еще не напился. Чтобы не оплачивать потом междугородние звонки, я не стал звонить с телефона мотеля, а воспользовался своим сотовым. Триш ответила после второго гудка.