Атаманский клад - Юрий Милютин

— Ничего я не думал, — блатной угрюмо насупился. — Мойка не моя, я нашел ее под шконкой.

— Ты под кроватью отыскал себе десять суток шизо. А потом посмотрим.

Начальник снова пошарил глазами по тесному боксу, наткнулся на молодого шустряка, привставшего с пола, молча тоже указал ему пальцем на выход. Затем прошел в помещение, похлопал по спине костлявого товарища блатного, задохнувшегося в кашле, и когда тот обернулся, так-же кивнул ему на дверь. Больше оперативник никого выделять не стал, не взглянул он и в сторону Бени со Слонком. Обернулся уже на пороге и как бы невзначай заметил:

— Слонок, освободилось три нижних койки, пора тебе поменять свое лежбище. Ты старое пригреть, надеюсь, не успел?

— Никак нет, гражданин начальник, — тут-же откликнулся бригадир, вытирая рубахой кровь с лица. — Забираться наверх было очень трудно. Все кости болят.

— Вел бы ты себя по умному, никто бы тебя не отметелил, — узкоплечий начальник взялся за край двери, но опять обратился к Слонку. — Чуть не забыл, за тебя на воле беспокоятся, завтра-послезавтра вызовут для серьезного разговора.

— Всегда к вашим услугам, — бригадир с усилием наклонил голову.

— Не спеши, а вдруг заготовили только для тебя смертный приговор?

— Гражданин начальник, в России смертная казнь отменена приказом президента Ельцына.

— В Америке на нее тоже наложено типа табу. Но в исключительных случаях с удовольствием применяют смертную казнь на электрическом стуле.

Дверь захлопнулась, в замке повернулся ключ, затем кто-то любопытный заглянул в глазок над кормушкой и шаги удалились. Беня устало опустил плечи, подскочивший Козырь тронул его за руку, провел к нарам, на которых минуту назад возлежал блатной Кардан. Слонок забрал со своей койки телогрейку, подложил под подобие подушки на нарах напротив, она принадлежала туберкулезнику. Козырь переселился на кровать молодого шустряка. В душной камере никто не проронил ни слова, остальные блатняки с уводом главарей в изолятор заткнулись собственными портянками Беня грустно усмехнулся, подумав, что догадайся кто в России сместить самого президента, народ вопримет это как должное. В груди у него принялась разрастаться боль, но он уже знал, что это состояние временное, могучий организм привык за последние годы перемалывать и не сквозные ранения.

В камере установилась напряженная тишина, которая давила на виски вместе с застоявшимся воздухом. Разговор у Бени со Слонком и с Козырем долго не клеился, мысли о том, что если Кардана с его друзьями не запрут в изолятор, то продолжение конфликта может быть весьма интересным, заставляли нервно коситься на дверь. Но время текло, а ключ в замке больше не поворачивался. Наконец, шныри отомкнули кормушки, принялись раздавать обед, и проблема переместилась на второй план. После ужина она вообще начала угасать, бокс в обновленном составе мирно отошел ко сну. Ни друзья, ни враги, не смогли переступить психологический барьер, чтобы обсудит друг с другом наболевшие темы.

Кажется, только специально для тюрем делают вечные лампочки бессмертного Ильича, не гаснущие ни днем, ни ночью, во всех других учреждениях они перегорают буквально через неделю. Вот уж наступило утро, а приход нового дня не отразился ни на чем, ни на ком. И никак. Затхлое помещение с обтерханными стенами обливал все тот-же подслеповатый свет, к параше, единственной на весь бокс, выстроилась очередь. После завтрака она повторилась, но покороче. Прогулку в связи с бунтом в соседней камере отменили на неопределенный период, и Беня со Слонком сумели наконец-то уединиться для разговора, долгожданного для обоих. Вскоре к ним подвалил Козырь, получивший во время стрелки с нахичеванскими армянами легкую царапину плеча. Слонок долгое время косился на него, подозревая в нечестной игре, он думал, что на стрелке его помощник прятался от свинцового дождя под колесами какого-нибудь автомобиля, как сам Слонок под трупом противника. Армянский хохол и в боксе повел себя отчужденно, примкнув к подследственным, ведущим нейтральный образ жизни, он в защиту бригадира, когда того взялись прессовать, не пошевелил и пальцем. Но Козырь клятвенно побожился, что замочил нескольких армянских боевиков из автомата. Он не виноват, что ранили его легко, значит, спасибо доброй заступнице судьбе. А в камере тоже надо знать, на кого пасть разевать, блатных вон сколько, а их только двое. И Слонок сдался, посчитав поведение Козыря обыкновенной трусостью.

— Ну как там у тебя с дыркой? Зарастает? — подсел бригадир на кровать к Бене.

— Затянется, куда ей деваться. — добродушно хмыкнул кубанский казак, вновь внимательно обследовал Слонка. — Да, брат, досталось тебе крепко.

— Несколько дней не мог подняться, из жратвы питался только жижей. Какая-то тварь доложила, что я работаю под ментовской крышей, ну и понеслась душа в рай.

— Не за Пархатого ли тебя прессовали, за главаря нахичеванских? Армяне вертухаям на лапу кинули, те шепнули кому надо.

— Все может быть, как ты проверишь, когда в крытке лишь блатные вась-вась, — почесал бригадир затылок. — То конька через форточку подбросят, то начнут перестукиваться. Они приспособились, здесь их дом родной.

— А с волей контакта никакого?

— Был в первую неделю, пока показания выбивали, с Хозяином в том числе, учил, как себя вести, что надо говорить. Интересовался мужиком с хутора, что повадился горстями сбрасывать цацки валютчикам. Я прикинул хрен к носу, решил, что дело по части сокровищ он надумал провернуть сам.

— Паршивая информация, — погрустнел Беня.

— Почему?

— Если бы Хозяин разузнал у выше стоящих, когда нас выпустят, получался бы другой коленкор, а он забеспокоился о цацках. Это наводит на размышления, что мы ему до фени.

— Беня, не гони туфту, наше дело даже до прокурора не дошло, оно канает как конфликт бандитских группировок. А у власти сложилось мнение, что бандиты пусть разбираются сами. Чувствуешь масть?

— В масть или не в масть я пойму тогда, когда окажусь на свободе, а пока не знаю, чем здесь дышать. После драки чуть концы не отдал.

— Скоро сам начну мехами через сраку работать. Там, правда, тоже говно, зато свое.

— Хозяин что-нибудь еще говорил? Теперь он самый близкий нам человек.

— Начальник оперчасти толковал, что мною интересуются с воли. Завтра вызовут и объяснят, что почем.

— О тебе лично я слышал, о себе пока нет.

— Я своих в беде не оставлял, на тебе ж крови нет?

— Я в парке Авиаторов оказался случайно, пострадал от шальной пули.

— Я тоже, и Козырь с нами, мы направлялись через рощу по своим делам, а там бандиты устроили разборки. Еле живыми выбрались. А тут подкатили менты.

— И весь базар, — поставил Козырь окончательную точку, за весь разговор не проронивший ни слова.

В кабинете начальника тюрьмы на Богатяновке собрались несколько человек, в том числе сам хозяин, за ним глава городского уголовного розыска и начальник уголовки с центрального рынка. В сторонке на стульях представитель городской прокуратуры мирно вел беседу с представителем областной администрации. Разговор шел о текущих тюремных делах, нужно было кого-то из подследственных готовить к выходу на волю, кому-то за совершенные ими преступления ужесточать наказание. На столе топорщилась кипа прошений о помиловании, о пересмотре дел, о досрочном освобождении по половинке, по двум третям срока, намотанного судьями. Все заявления, несмотря на то, что этой волокитой была обязана заниматься специальная комиссия, были просмотрены, по ним до работы этой комиссии приняты соответствующие решения. Перед начальником тюрьмы осталось лежать лишь одно дело.