Страж южного рубежа - Александр Забусов

Скользя между деревьями, к Стегги приблизился молодой воин в кольчужной броне и в шлеме на голове, зажав в руке боевой лук, колчан со стрелами он для удобства передвижения закрепил за спину.

— Звал, старшой? — прошептал кривич.

— Слухай сюда, сынок. Твой батька сейчас с погаными на стенах ратится, у сотника Андрея в сотне?

— Ага.

— Вот и помоги своему батьке здесь. Ты ведь сын полесовика и лучший стрелок среди нас. Так?

— Наверное.

— Вон, видишь того фазана в расшитом халате, во-он, который заложил руки за спину, за боем наблюдает?

— Ага.

— Это ихний князь и есть. Как только наши сигнал подадут, ты его стрелами всего и истыкай. Понял?

— Понял.

— Он живым быть не должен, так боярин распорядился.

— Стрельну, не сомневайся.

— А я и не сомневаюсь, сынку, иди, выбери место посподручней и жди сигнала.

— Ага.

Бой на стенах кипел. Резервов не было ни у одной из сторон, только вот численность армий была разной. Уже печенежские стрелковые сотни завязли у стен, уже все воины с южных ворот проливали свою и чужую кровь.

Вдруг Стегги увидел в небе красную полоску. Сигнал.

— Стрела! Пошли — и! — чуть повысив голос, подал он команду.

Сорок бойцов, натянув луки, выступили из лесной чащи на лесную опушку. Затренькали луки, полетели стрелы, выпущенные в конных печенегов. Лук, не арбалет, скорость стрельбы его превышена вчетверо. Уже даже первый залп принес свои плоды, в ставке врага появились убитые и раненые.

Белояр выпустил свою стрелу одним из первых, она прошелестев, вошла князю Кулпею в спину, на два пальца пониже шеи. Пошатнувшись, тот тут же поймал в правую лопатку вторую стрелу. Кольчуга под халатом прорвалась, словно фольга под напором иглы. Подручники подхватили своего князя, потащили внутрь стоявшей неподалеку юрты. Со стороны леса раздалось восторженное «Ура!», привитое попаданцами в дружине у кривичей, а навстречу засадникам уже мчались хлипкие остатки княжеской охраны, на ходу тоже пуская стрелы из луков.

Столкнулись!

Короткий бой. Численность пешцев победила силу всадников. Закрывая ладонью рану на животе, полученную от копья печенега, подвел невовремя сломавшийся костыль, поэтому и увернуться от удара не смог, весь перепачканый струящейся кровью, Стегги хрипло позвал:

— Рагнар! Рагнар, сучий потрох, поджигай княжескую юрту! Хай, все видят — ставки больше нет. Нет! Ха-ха-ха, — изо рта у Стегги обильно, толчками выступила густая темная кровь. Сидя на земле, поддерживаемый Белояром руками, Стегги с улыбкой глядел на то, как со стен крепости, словно тараканы, спрыгивают и разбегаются печенеги, издали узревшие гибель ставки князя. Хорошо горела юрта. Старый варяг, восковой рукой сжимал рукоять меча, губы почти беззвучно шептали. Белояр разобрал слова:

«Ворон, я иду к тебе, встречай».

Тело старого вояки, прожившего жизнь по законам предков, извернулось в конвульсии, хрипло вырвался на издохе последний в его жизни крик призыва:

— О-один-н!

Держа на коленях голову умершего, сам перепачкавшись его кровью, молодой Белояр плакал. Он оплакивал человека, учившего его искуству войны, искуству защиты своего дома, своего рода, слепившего из деревенского смерда воина.

Исход врагов был сумбурным и бестолковым. Лишенные в большинстве своем командования, почти все сотники погибли при штурме, люди рвались побыстрее покинуть место разгрома. Табуны бесхозных лошадей бегали по полю, шарахались от трупов, запаха свежей крови и чужих людей. Их отлавливали и, вскочив в седло, сломя голову неслись в сторону реки. Этому бегству хозяева долины не препятствовали, не было сил. На северных воротах подняли решетку, открыли настежь створы дубовых ворот. Плотным заслоном славяне, закрывшись щитами, стояли за мостом уже на внешней стороне вала. Окровавленные, обессиленные, но не сломленные, они наблюдали за бегством врагов.

Печенеги группами и поодиночке, галопом въезжали в воду реки. Попав на глубину, соскальзывали с седел и, держась за конские хвосты, переправлялись на другой берег. Уйти в родную степь, вырваться из замкнутого пространства долины — вот все желание, которое испытывали оставшиеся в живых. Кому-то это удавалось, многих река несла по течению, и кто знает куда оно вынесет.

Дождавшись, когда последние степняки преодолеют реку, Монзырев отправил конных разведчиков по дорогам вверх и вниз по реке, проверить, не остался ли кто из врагов на этом берегу. Из сотников выживших после боя, остались только Андрей с Мстиславом. Хромая, подошел Улеб.

— Что, старый, укатали Сивку крутые горки? — невесело улыбнулся Монзырев.

— Ничего, хевдинг, кости целы, а раны зарастут.

— Андрей, пройди по периметру крепости, добейте раненых печенегов, кормить и лечить их мы не в состоянии. Посчитайте потери.

— Сделаем, Николаич.

— Мстислав, ты со своими займись нашими ранеными и убитыми, помогите бабам и юнцам обиходить их.

Люди занялись делами, отложить которые, было никак нельзя, раненым требовалась помощь, мертвым — упокоение, все это, несмотря на усталость, ложилось на плечи уцелевших.

Непокоренная крепость сама по себе представляла жуткую картину. На внешней и внутренней стороне валов, лежали сотни погибших людей и лошадей, ров был завален трупами, особенно много их было у северных ворот и у восточной стены. В крепостных стенах, утыканных стрелами, в некоторых местах предстояло менять обгоревшие стеновые бревна. Крыши над галереями, не обгорели только на южных воротах. Для начала, люди Мстислава сбрасывали за внешнюю сторону стен трупы кочевников, тем самым проводя очистку территории. В самом селище сгорело часть изб у западной и восточной стен, складской ангар и еще ряд хозяйственных построек.

Мимо Монзырева пробегала стайка ребятишек.

— Боярин, угощайся. Тетка Даромила приготовила, мы всех воев обходим, кормим, — бойкая с длинной русой косой девушка, сунула ему в руки одну из деревянных мисок, вторая сноровисто положила из ведра черпак каши, наверху которого оказался кусок мяса, совсем мелкая достала из холстины лепешку и подала ему.

— Спасибо, красавицы. Поклон Даромиле от меня передайте и благодарность.

— Передадим, — удаляясь, крикнули в ответ.

Только сейчас, поднося ко рту первую ложку каши, Монзырев почувствовал, как сильно он проголодался. Спокойно поесть ему помешал подбежавший от ворот Рагнар Рыжий. Его доклад об уничтожении ставки кочевников, перемежался очень знакомыми Монзыреву выражениями и словами из лексикона Горбыля: «Конь педальный, бык театральный», с предлогами «в» и «на». Доклад закончился не менее литературным предложением:

— Все, и картина маслом!

— Постой, постой, Рагнар. Я, конечно, понимаю, что общение с сотником Горбылем привнесло красок в знание русского языка, но можно ведь и попроще изъясняться?