Самый далекий берег - Александр Бушков

И в злой пьяной целеустремленности завалил недостижимуюмечту на неразобранную постель, задирая подол белого платьица, навалилсясверху, с треском разодрал мешавшую ткань, взялся за дело примерно с той жебережностью и романтичностью, что отбойный молоток, сердито выдыхая сквозьстиснутые зубы, гадая, может ли это ощущать боль – а хорошо бы, прекрасно бы…

И насиловал размашисто и грубо, пока не почувствовал на шеетонкие теплые пальчики, пока ухо не защекотал нежный шепот:

– О, милый, какой ты… Хороший мой…

Вот тут он опамятовался, моментально схлынули и злость, идаже, кажется, опьянение. Оторвался от нее, сел на краешек постели, сжавголову. Вполне трезво подумал, что нельзя вот так в одночасье превращаться взаконченную сволочь – ведь, если рассудить, нет разницы: над живым человекомтак издеваться или над этим, то и другое одинаково подло и мерзко…

Поднял голову. Красавица в разодранном платье, точная копиябылой мечты, прекрасная даже в разодранном на лохмотья платье, смотрела на негопреданно, любяще, ожидающе. Улыбнулась, как ни в чем не бывало:

– Милый, что с тобой? Иди ко мне…

– Провались ты! – панически вскрикнул Кирьянов,вскочил, как был, со спущенными штанами, одним прыжком оказался в прихожей ичто было сил надавил кнопку. Не отнимал руки очень долго – как будто этоприбавляло надежности, как будто инопланетный механизм не срабатывал от легкогокасания.

И, кое-как подсмыкнув портки, долго еще стоял у стены,отчего-то боясь заглянуть в спальню. Потом все же решился, приоткрыл дверь.

Разумеется, никого в спальне уже не было, только смятаяпостель таковой и осталась…

В дверь деликатно постучали. Второпях приведя себя в полныйпорядок, Кирьянов отворил. Прапорщик Шибко, подтянутый и невозмутимый,бесстрастно сказал:

– Обер-поручик, будьте любезны немедленно пожаловать ккомандиру.

– А в чем дело? – буркнул Кирьянов.

– Мы люди маленькие, нам не докладывают… – сказалШибко без тени улыбки. – Пойдемте.

Проводив Кирьянова до кабинета Зорича, он не остался вприемной, вошел следом, присел в уголке. Штандарт-полковник, без особой нуждыперебиравший на столе красивые авторучки и еще какие-то безделушки канцелярскогоназначения, наконец поднял глаза.

– Константин Степанович, – сказал он с легкойдосадой. – Простите великодушно, что мне приходится влезать в вашу личнуюжизнь, но ситуация, право же, достигла пределов, когда о деликатностиприходится забыть…

– В чем дело? – спросил Кирьянов, набычась.

– Присаживайтесь…

– Благодарствуйте, – с неприкрытой язвительностьюсказал Кирьянов, плюхаясь в кресло. – Вот уж не предполагал, что мояличная жизнь может стать предметом…

– Повторяю: ситуация достигла пределов, когда вмешательство,уж не посетуйте, необходимо, – мягко сказал штандарт-полковник. –Поверьте, мне это не доставляет никакого удовольствия, но я вынужден. Поймите,вынужден. Я здесь командую и отвечаю за всех и за все. И когда я узнаю, чтоподчиненные мне офицеры устраивают из-за женщины драку с применениемогнестрельного оружия, я просто обязан вмешаться, вы не находите?

«Мать твою, – тоскливо подумал Кирьянов. – Ну ктомог заложить? Не Чубурах же! Миша сдохнет, но стучать не станет… Кто жвидел-то?»

А вслух он сказал:

– Позвольте уточнить, товарищ штандарт-полковник… Васкто-то дезинформировал. Не было ни драки, ни применения оружия…

– Простите, я неточно сформулировал… Но оружие было?

– У одного из участников.

– Вы полагаете, это как-то облагораживаетситуацию? – пожал плечами Зорич. – Ну, что же вы молчите?

– Нет, – сказал Кирьянов, – нисколько необлагораживает, согласен… Но и драки не было…

– Хорошо. Сформулируем предельно четко. Готова былавспыхнуть драка, в ходе которой вполне могло быть применено оружие… Против этойформулировки вы, надеюсь, ничего не имеете? – спросил Зорич со стольпреувеличенной вежливостью, что она была если не издевкой, то уж насмешкой,безусловно.

– Не имею, – пряча глаза, сказал Кирьянов.

– Вот видите… По-вашему, это нормально? Приемлемо?Допустимо? По-вашему, это детские шалости? – В его голосе прозвучалкомандирский металл. – Не слышу ответа, обер-поручик!

– Виноват…

– Следовательно, происшедшее неприемлемо, ненормально инедопустимо?

– Так точно, – сумрачно признал Кирьянов.

– И мое вмешательство в ситуацию по праву командиравполне оправданно?

– Так точно, – повторил Кирьянов.

– Рад, что вы понимаете… – сказал Зоричбесстрастно. – В таком случае извольте немедленно рассказать, кто эта…дама, что ввергла вас и вашего… оппонента в такую… ажитацию.

– Зачем? – с искренним недоумением спросилКирьянов.

Зорич покривил губы в подобии улыбки:

– Уж безусловно не за тем, чтобы повесить вашу даму накрепостной стене… Ее просто придется перевести куда-нибудь в другое место, ужне взыщите. Когда начинаются такие вот… коллизии, яблоко раздора, сиречьисточник неприятностей, лучше потихоньку перевести куда-нибудь в другое место.Иначе, как подсказывает мой житейский опыт, мы не застрахованы будем от новыхинцидентов. А они, в свою очередь, повлекут… Ну, вы же взрослый мужчина иофицер. Я не буду повторять набивших оскомину казенных фраз, вы и самипрекрасно понимаете, что это вредит службе. Итак, кто она?

– Вы все равно ее не сможете перевести, – сказалКирьянов.

Зорич поднял бровь:

– Как это прикажете понимать? Насколько мне известно,вышестоящее начальство пока не подписывало приказов о моем снятии или служебномперемещении, так что я остаюсь командиром, которому вынуждены подчиняться все,кто здесь служит, нравится им это или нет.

Глядя в пол, Кирьянов убито признался:

– Но она-то вам не подчиняется…

– Как так? – спросил Зорич с нешуточнымудивлением.

– Она не отсюда.

– Простите? Вы хоть понимаете, что говорите?Чувствуется по запашку, что вы совсем недавно… употребляли. Но, КонстантинСтепанович, вы определенно в том состоянии, когда человек способен к АКТИВНОЙМЫСЛИТЕЛЬНОЙ деятельности, можете трезво оценивать обстановку… Как это – «онане отсюда»? На планете нет других объектов, кроме нашей базы, а на базе простонет людей, которые бы мне не подчинялись…

– Она… она из дома отдыха, – сказалКирьянов. – С генеральских дач, или как там это зовется…

Что-то со стуком упало сзади. Кирьянов повернул голову – этопрапорщик Шибко, вскочив со своего кресла, опрокинул со стоявшего рядом столикавазочку с цветами, но не обратил на это ни малейшего внимания. Стоял навытяжку,таращась с видом глубочайшего изумления. В точности такого, как появилось налице Зорича, уже не похожего сейчас на бронзовый бюст Наполеона Бонапарта…