Переплетчик - Эрик Делайе

И она вышла, послав ему напоследок воздушный поцелуй. Он хотел спросить, не проводить ли её, но не стал, подумав, что она и сама сумеет добраться до выхода. Переход между домами он не закрывал.

Беременность Анны-Франсуазы обнаружилась примерно через полтора месяца после её визита в мастерскую. Уточним: первого визита. Анна-Франсуаза в определённой мере перестала бояться, потому что совокупления в мастерской были в высшей степени полнее и приятнее, нежели сколь угодно успешные половые акты в иной обстановке, и наведывалась в мастерскую переплётчика гораздо чаще, чем того могли потребовать нужды, связанные с изготовлением книги. Жанне пришлось довериться, иного варианта не было. Луи брали с собой ещё один раз, причём допустили в кабинет, и он чопорно сидел в углу, пока Шарль и Анна-Франсуаза натянуто и неестественно обсуждали мифическую работу. Жанна заменила Джованну вполне успешно, но Анна-Франсуаза чувствовала в новой компаньонке какую-то хитринку, точно та, улучив момент, может начать шантажировать хозяйку. Впрочем, Анна не могла полагаться лишь на подозрение и собственную интуицию: последняя иногда подводила.

Когда Анна заметила округление животика — ещё не видимое другим, — и обнаружила, что в положенное время менструации не наступили, она обрадовалась. Она знала, что ребёнок — от Шарля, но об этом не узнает никто, кроме неё и переплётчика, и будут счастливы все, в том числе де Жюсси (он получит внука) и де Торрон (он получит сына, пусть даже не родного ему по крови, незнание в данном случае — залог счастья). Она не сказала об этом даже Жанне — в течение некоторого времени беременность должна была оставаться её личной тайной. Анна подумывала рассказать Шарлю, но удержалась. Пускай кто-нибудь заметит увеличение живота со стороны — и тогда уже можно будет сделать тайное явным.

Первым это заметил Шарль Сен-Мартен де Грези. «Ты беременна?» — спросил он, поглаживая её по животу. «Да», — ответила она. Они лежали в его подвале на одеяле, постеленном на пол, и Шарль любовался её кожей в смутных отблесках свечи, догорающей на столе. Кожа на животе Анны и в самом деле натянулась, стала блестящей, масляной, хотя это нельзя было ещё назвать настоящим животом беременной женщины, но уже чувствовалось, что без вмешательства изнутри тут не обошлось. «Это мой сын?» — «Да». Шарль испытал прилив гордости. Он, не помышлявший ещё недавно о том, чтобы владеть женщиной, скоро станет отцом — пусть об этом будут знать лишь они двое. Он поцеловал её в живот и увидел едва заметную родинку около пупка, точнее, не увидел, а почувствовал; раньше он её не замечал. «Эта родинка, — сказал он, — она всегда у тебя была?» — «Не знаю», — ответила Анна-Франсуаза. Шарль подумал, что пупок может стать центральным элементом переплёта, а родинка покажется едва заметной грязью на коже, и придётся инкрустировать в это место драгоценный камень.

Теперь он постоянно думал о том, как он оформит книгу, сделанную из кожи Анны-Франсуазы. Во многом это зависело от того, в каком возрасте умрёт его возлюбленная. Он имел опыт изготовления переплётов из кожи стариков и старух, и технология значительно отличалась от обработки молодой кожи. По крайней мере, получались совершенно разные переплёты, и украшать их тоже следовало совсем по-разному. Поэтому в голове у Шарля сложилось несколько вариаций — в зависимости от того, какая кожа пойдёт на переплёт.

Но первенствовала в этом списке, конечно, кожа молодой и прекрасной девушки, Анны-Франсуазы де Жюсси де Торрон. Поглаживая её по надутому животу, Шарль представлял себе, как держит в руках самую главную книгу, переплетённую в эту кожу. Единственное, чего он пока что не понимал, так это того, что будет в книге.

Вторым человеком, узнавшим о беременности Анны, был её отец. На следующий день после того, как она призналась Шарлю, юная герцогиня отправилась к старику де Жюсси, чтобы сообщить ему радостную весть. Заодно она хотела проконсультироваться с Жарне, который бы не простил, доверь она своего будущего ребёнка другому врачу. Правда, дел у лекаря хватало, поскольку его Марианна разродилась двойней, и теперь у Жарне было аж трое детей: тринадцатилетний оболтус, постоянно попадающий в переделки, и две годовалые, непрерывно орущие девчонки.

Пощупав живот Анны-Франсуазы, приложив к нему ухо и расспросив девушку о симптомах, лекарь пришёл к выводу, что всё в полном порядке. «Беременность протекает нормально, — сказал он, — и пока, на столь раннем сроке, ни малейших поводов для беспокойства быть не может». То же самое он повторил герцогу, чтобы тот не волновался. Старик, в свою очередь, был на седьмом небе от счастья. Он обнимал Анну-Франсуазу, говорил: слава богу, не прервётся наш род, хотя бы по женской линии, будет у меня внук или внучка, и снова обнимал дочь. Анна не чувствовала перед герцогом той вины, которую могла бы ощущать перед мужем, поскольку ребёнок и в самом деле был внуком старика. А кто отец ребёнка — не так и важно.

Последним узнал о беременности супруги герцог де Торрон. Он проявил сдержанную радость — ровно такую, какой Анна-Франсуаза от него и ожидала. Он воспринял будущего ребёнка как нечто само собой разумеющееся: все-таки не зря он каждые несколько дней героически приглашал жену в общую спальню и совершал все требуемые телодвижения. Теперь, когда его старания увенчались успехом, герцог в первую очередь восхитился самим собой, отдал самому себе должное и, приказав слугам обеспечить жене наилучший уход, удалился в нумизматику. Анну-Франсуазу такой расклад более чем устраивал.

Она не знала, можно ли заниматься любовью во время беременности, но всё равно посещала Шарля. Он смотрел на её растущий живот, поглаживал его. Анна доставляла Шарлю удовольствие другими способами, помимо традиционного, и ей самой такое времяпрепровождение тоже нравилось. В один из визитов Шарль показал ей книгу, сделанную из кожи того самого мертвеца, который висел в мастерской, когда она побывала внизу впервые. Это была «История и достолюбезная хроника Маленького Жана из Сантре и юной и высокородной дамы» Антуана де Ла Саля[101], скабрезная и смешная книга, один из известнейших рыцарских романов и одновременно — один из последних представителей своего жанра. Переплёт был выполнен в типовом готическом стиле с тиснёной розой в центре и лилиями, равномерно покрывающими всю остальную переднюю поверхность. Анна обратила внимание, что роза казалась живой, так искусно она была выполнена. «Видишь, — сказал Шарль, подтверждая, что её интерес не празден, — это не просто тиснёный рисунок, он многослойный, и каждый новый слой тиснился и обрезался отдельно; я довёл кожу до такого состояния, что она не сдиралась одним лоскутом, а распадалась, и выделать её было весьма трудно, зато она приобрела необходимую тонкость для многослойной аппликативной техники». Шарль не боялся использовать рабочие термины при Анне — она давно разбиралась в теории обработки кожи и выполнения переплётов не хуже его. Если бы Анна захотела применить свои знания на практике, она бы сделала это вполне успешно, Шарль не сомневался.