Золотые земли. Совиная башня - Ульяна Черкасова

Лёд оказался толстым, крепким. Дара поискала старые лунки, но люди заходили туда редко, народ из Пясков рыбачил и брал воду выше по течению. Пришлось девушке самой разгребать снег.

Топор лишь царапнул по льду в первый раз. Дара рубила лёд со злостью, всю ярость свою, всё отчаяние высвобождала ударами. Прежде мельникова дочь была сильна, привычна к тяжёлой работе. Теперь две лучины она потратила, чтобы пробить лишь небольшую дырку. Будь у неё бур, так работа пошла бы быстрее, но откуда ему взяться в избе почившей знахарки?

День стоял пасмурный, стемнело рано. Дара вспотела так, что пот потёк по лбу, хотя на улице крепчал мороз. Когда показалась вода, рубаха под тулупом липла к телу, и Дара дышала тяжело, как в летнюю жару.

Отверстие во льду вышло совсем крохотным, но и того хватало. Девушка легла на живот, заглядывая в лунку. Черным-черна текла вода, словно не было у реки дна. Дара лежала, не шевелясь.

– Милош, – позвала она. – Милош…

Тёмные воды оставались тихи, едва колыхнулись они от её дыхания.

– Милош, – вновь позвала Дара.

И тогда не задумалась даже, отчего первой не вспомнила сестру.

Река текла неспешно подо льдом, спала крепко до самой весны, и чёрная вода была покойна, непроглядна, как ночное зимнее небо.

На небе тоже ни звёздочки, только тяжёлые тучи проплывали мимо. Вот разрезали ночь быстрые крылья, и сокол слетел к приоткрытому оконцу. Блеснули свечи огоньком, изумруд глаз скрылся за закрывшимися от неги веками, мягкие губы покрывали поцелуями белую кожу, разметались вокруг золотые волосы.

Дара вскрикнула, словно её кто ударил по лицу.

Вспомнился ей этот блеск, нежный лик и золотые волосы. Она своими глазами видела однажды Белую Лебёдушку Совина и видела, как смотрел на неё Милош.

Значит, жив он. Счастлив.

Даре захотелось уйти прочь от реки, забыть всё, что она видела, но было бы обидно потратить столько сил и времени ради одного Милоша.

– Чтоб его пустошь поглотила, – буркнула со злостью Дара.

Лес на берегу реки оставался тихим, внимал с любопытством её словам, запоминал.

Дара вновь наклонилась над лункой, стащила с руки варежку, разогнала льдинки в воде и шепнула:

– Весняна.

Сестра появилась скорее, чем сокол. В этот час она уже спала мирно, укутанная простым шерстяным покрывалом, и Дара слышала, как тихо гудел ветер в трубе, как мурлыкал кот совсем рядом с Весей. Жива. В безопасности.

Дара смотрела ещё некоторое время на личико сестры. Та лежала на правой щеке, и шрама потому не было видно. На губах Дары появилась улыбка, так хорошо, тепло сделалось на душе, как не было уже давно. Ей казалось, что протяни она руку – коснётся Весняны.

Когда они теперь свидятся?

Домой Дара возвращалась в задумчивости, цепляясь за видение о сестре и желая поскорее забыть другое.

Святые дни в зиму особенные, радостные, светлые. Ночь Костров с приходом Пресветлых Братьев обратили во время моления и поклонения Создателю, но духи по-прежнему помнили, что это их время. Святые дни иные, они самим Создателем выбраны. В это время народ поздно ложился спать, гулял, веселился, ворожил.

Дара остановилась у крыльца, долго смотрела на тропинку, что вела через пролесок в деревню. В Пясках, верно, теперь шло гуляние. На святые дни принято было колядовать. Даре вспомнилось, как они с Весей и другими девками из Заречья прошлой зимой ходили от двора ко двору, пели, плясали, а после делили свои угощения и ели с такой жадностью, будто не было ничего на свете вкуснее пирогов и леденцов.

Лесная ведьма уже собралась зайти в дом, когда заметила, как на лесной тропинке мелькнуло что-то светлое. Дара прищурилась, задержалась на пороге.

От Пясков бежали двое, один из них нёс на руках что-то большое.

«Мешок, что ли? Колядуют?» – подумала Дара, но она и сама поняла, что не пойдут деревенские колядовать к ведьминой избе, да ещё и ночью через перелесок.

Дара расслышала женский голос. Баба причитала, рыдала на разные голоса, молила богов о помощи и ругала своего спутника, подгоняя вперёд.

– И так… спешу… изо всех сил, – пыхтел мужик.

Всё ещё нельзя было разглядеть их лица: ночь выдалась тёмной, только слабый огонёк из окна освещал улицу. Но Дара уже признала этот надрывный голос. Любомила бежала впереди, а мальчика – того самого, которого излечила недавно Дара – нёс на руках мужик, торопившийся следом.

– Ох, господица ведьма! – вскричала Люба, завидев на ступенях Дарину. – Спасите ради всех богов. Олешка мой помирает.

– Ты открыла горшок? – не моргая спросила Дара. Спросила сухо, прищурившись нехорошо, и если б могла Люба разглядеть этот прищур в полутьме, так грохнулась бы оземь от страха и отбивала поклоны.

– Создателем и Константином-каменоломом клянусь, ничего не открывала. Вот тебе святое знамение, – баба осенила себя знаком Пресветлых. – Олешка поправляться стал после того, как ты его болезнь забрала, только…

Она запнулась, закрыла себе рот руками, пытаясь поймать ускользающие слова.

– Ай, дура баба! – в сердцах воскликнул мужик рядом. – Говори всё как есть.

Люба оглянулась на мужчину, растерялась.

Дара подошла к незнакомцу, взглянула на мальчика в его руках.

– Олешка, значит, – коснулась она щеки ребёнка. – Хорошее имя. Несите его в дом.

Деревенские ринулись на крыльцо, Люба распахнула дверь, пропуская мужчину с ребёнком. Из избы послышался сердитый голос Здиславы. Дарина зашла последней.

– Успокойся, – велела она старухе строго. – Им нужна помощь.

Здислава сидела, нахохлившись, на лавке рядом с печкой, где обычно было принято готовить. Она не пекла хлебов, не варила каш. Отчего-то вся её стряпня выходила на редкость дурной, вот и ели они то, что готовила Дара, а когда та лежала больной, то вовсе питались лишь тем, что приносили из Пясков в уплату за ведьмовскую работу.

Огонь и печь не любили слугу Мораны. Дара знала, сердцем чуяла, что оттого не могло выйти из рук Здиславы ничего доброго, что в крови её плескалась чернота. Пройдут годы, то же случится и с Дарой – всё в руках её станет обращаться в прах.

– Освободи место, – так же холодно сказала старухе Дара. – Мальчика положить надо.

Здислава закряхтела недовольно, стрельнула злыми глазами на гостей, но уползла в угол. Поменялись они с Дарой местами.

Под глазами у Олешки залегли глубокие тени, впали щёки. Когда Дара видела мальчика в последний раз седмицу назад, он пусть и задыхался от кашля, но выглядел лучше, здоровее.

– Принеси дров, – приказала Дара мужику. – Печь растопи пожарче. А ты, Любомила, рассказывай, что стряслось. Не простая эта болезнь.

Мать Олешки прикусила губу от волнения, покрылась красными пятнами.