Золотые земли. Совиная башня - Ульяна Черкасова

– Он феперь к дому привяфан. Профто так не прогонишь. Имя ему нуфно, инасе всех вас за собой утянет.

Шло время, Дара велела Безсону следить за огнём в печи, поддерживать яркое пламя. Олешка спал крепко. Дара укрыла его, подложила под голову свёрнутое одеяло: подушек в доме не было, а те, что остались от прошлой хозяйки, пришлось выкинуть, так отсырели и прогнили они за долгие годы.

Скоро вернулась Любомила, принесла полынь. Веточка была совсем сухонькая, облетевшая, но Даре и того хватило. Она подпалила полынь, обкурила углы избы, прогоняя навьих духов. Домового тоже потревожил дым, он уполз недовольно за печь. Дара не видела его, лишь слышала шорох. С ней дух не общался, предпочитал Здиславу, что пришла в дом первой.

– Олешка пусть поживёт здесь, – решила Дара. – Пока не избавимся от игоши, нельзя ему возвращаться. Он его первым погубит.

Здислава недовольно заворчала в своём углу.

– А вы за это принесёте нам еды, и побольше. Мука нужна и мясо, – решила Дарина.

Люба и Безсон согнули спины в поклоне, лица у них вытянулись от испуга, оставлять сына с ведьмами было боязно, но возразить они не посмели. Здислава примолкла, довольная сделкой.

– Есть ещё дети в вашем доме?

– Двое старшеньких, – сказала Любомила. – Одному четырнадцатая зима пошла, второму десятая.

– Отведите их к кому из родственников, пусть у них поживут. А мы пока придумаем, как от игоши избавиться.

Когда ушли родители Олешки, Дара закрыла заслонку на печи, присела устало за стол рядом со Здиславой. Смотреть на уродливое злое лицо старухи было неприятно, и Дара разглядывала трещины на потемневших от времени стенах, грязные горшки и миски, полочку в красном углу, где когда-то, верно, стоял сол.

– Существует же способ остановить игошу?

– Имя ему дать, – повторила Здислава, тоже не глядя на Дару. Так они и сидели – чужие друг другу, не враги, но и не друзья.

– Где его отца искать? До весны проищем, пока игоша всю семью сгубит.

Старуха вздохнула громко, тяжело.

– Пуфть мать его и нафовёт.

– Она мертва.

– И шо ф того?

Чёрные брови Дары изогнулись дугой.

– О чём ты?

– Уфнай, где похоронили Ладу, тогда и рафкашу, – велела Здислава. – Фатра как раффветёт, срафу уфнай.

Олешка плакал утром, когда проснулся. Он оказался в доме один с двумя ведьмами, не было рядом никого из родных, и он заливался слезами, не в силах остановиться. Даре пришлось оставить его со Здиславой и бежать в Пяски за матерью. В деревне Даре пришлось побывать впервые. Местные косились на неё и здоровались, будто каждый знал в лицо. На дом Любомилы и Безсона указали неохотно, но с любопытством.

Люба встретила Дару простоволосой, побледневшей и осунувшейся.

– Только недавно прилегли, – пояснила она. – Детишек отводили к золовке.

Дара осторожно, с опаской переступила порог, прислушиваясь.

– Игоша затих после полуночи, верно, святые дни его усмирили, – рассказала хозяйка.

Она принялась собираться, быстро переплела косу, покрыла волосы платком. Безсон заворочался на печи, но не проснулся, и Люба не стала его будить, поспешила к сыну.

Олешка просился пойти с матерью, но Дара не решалась его отпустить.

– Из него много сил вытянуто, – сказала она. – А что, если в деревне игоше будет проще его погубить?

Мальчик жался к Любе, хватаясь за её одежду. Зелёные глазки покраснели от слёз, и Олешка снова начал задыхаться.

– Я же не в свой дом его отведу, а к золовке, – взмолилась, обнимая сына, Любомила.

– Пуфть идёт, – решила Здислава. – Только дом обкури полынью.

Люба закивала, обещая всё исполнить и уже собралась уходить, когда Дара остановила её.

– Мне нужно знать, где Ладу похоронили.

Любомила замерла на пороге, оглянулась на Здиславу, посмотрела также с опаской на Дару.

– А это ещё зачем?

– Игоша привязан к матери. Если совершу обряд над могилой, то смогу получить власть над ним, – как на духу соврала Дара.

Любомила потеребила бахрому платка.

– Пойдём, провожу, – проговорила она, хмурясь.

Снег той зимой был глубокий, мягкий, словно перина. Пусть пасмурным оставалось небо, но дул тёплый ветер первым обещанием нескорой весны. Птицы в перелеске пели, радуясь славной погоде. Дара шла позади Любомилы и Олешки, наблюдала, как мальчик хватался за руку матери, а та ласково перебирала его пальчики.

Кладбище начиналось недалеко от деревни. С тех пор как стали строить белые храмы в старгородском княжестве и сжигать мёртвых перестали, кладбище быстро разрослось. Местные почитали усопших, даже зимой заходили проведать предков, оставляли угощения на их могилах в честь святых дней.

Дара не смотрела по сторонам, поглядывала лишь порой на Олешку и отгоняла прочь мрачные мысли.

С опозданием, покрывшись уже кровавой коркой, пришло осознание и боли, и утраты. Даре странно было думать, что совсем недавно она носила под сердцем ребёнка. Она и не знала об этом, пока его не потеряла. Оттого и боль, и жалость к себе и к невинной душе неродившегося дитя была лишь эхом, лишь тенью того, что стоило ей испытать. Но, смотря на Олешку, на его пшеничные вихры и огромные зелёные глаза, Даре виделось собственное будущее, которое не могло наступить.

– Здесь моя Ладушка, – остановилась Любомила у покрытого снегом холмика.

Вокруг не было других следов, кроме тех, что оставили теперь Дара и её спутники. Лежала Лада далеко от людских глаз, нелегко было найти её могилу среди редких сосен. Заплутаешь, перепутаешь с любой другой. Даже надгробный камень не поставили.

– Она не говорила, как хотела наречь ребёнка?

Люба хлюпнула громко носом.

– Нет, девочка моя всё надеялась от него избавиться.

– А ты не остановила.

– А что ж мне делать оставалось? Это какой же позор на всю семью. Да и мужа у неё не было, а ребёнок – это лишний рот. Мне бы своих прокормить.

Дара не знала, что возразить. Её ждала та же участь, не случись пожара в Совине, не случись жыжа, и Тавруя, и засасывающей пустоты, что тянула силы. Наверное, ей даже повезло в каком-то смысле.

– Иди, мне заговор прочитать особый надо в уединении, – сказала Дара Любомиле.

Женщина недоверчиво на неё покосилась, будто предчувствуя недоброе. Дара – черноволосая, темноглазая, мрачная, словно осенняя ночь – посмотрела в ответ исподлобья. Люба осенила себя священным знамением и пошла прочь. Когда она скрылась из виду, Дара сняла платок с головы и повязала ствол ближайшей осины. Так легче было найти могилу.