Мод. Откровенная история одной семьи - Донна Фоли Мабри

Донна хорошо училась и много времени проводила у нас дома. Джордж души в ней не чаял. Они играли в шашки и покер на спички. Он даже научил ее делать самокрутки, но я уверена — никогда не давал ей пробовать курить. На это даже у Джорджа хватало мозгов. Поднявшись вечером на второй этаж послушать радио, она садилась между Джином и Джорджем и по очереди обнимала их. Меня она никогда не называла бабушкой: поскольку все в доме, кроме Джорджа, звали меня мамой, то и она звала так же. Я была не против.

До шести лет она спала в кровати Джина, а после начала приходить ко мне. Забравшись ко мне в постель в первый раз, она заявила, что ей у меня очень нравится: тепло и мягко. Я легла рядом с ней и потянулась, чтобы выключить свет, но Донне совсем не хотелось спать. Несколько минут она полежала, потом вздохнула.

— Спать не хочется. Я привыкла читать. Расскажи, как вы жили, когда тебе было столько, сколько мне?

Я на минуту задумалась.

— Ну хорошо, расскажу тебе о том времени, когда я была маленькой девочкой.

Я говорила долго. В какой-то момент я включила свет и показала Донне свои сокровища в глубине ящика. Достала ночную сорочку, что сшила на свадьбу с Джеймсом. Стоило мне взять ее в руки, как от нахлынувших воспоминаний слезы покатились из глаз. Она была обернута желтой бумагой и перевязана лентой. Я развязала ее и развернула, чтобы показать Донне.

Она пробежалась пальцами по мягкой ткани.

— Как красиво. Тетя Дороти помогает мне с шитьем. Надеюсь, когда-нибудь я смогу сделать что-нибудь подобное.

Джин купил Донне маленькую швейную машинку «Зингер», красную с белым, с поворотным колесом. С тех пор куклы ей были нужны только для того, чтобы шить им платья. Мне нравилось думать, что в этом она пошла в меня, потому что ее бабушка Ола совсем не шила. Зато Дороти, младшая сестра Эвелин, шила очень хорошо. Я видела некоторые ее работы, они были довольно милыми. Я была рада, что кто-то учит Донну шить, ведь мои глаза уже были слишком слабыми.

В следующую ночь я рассказала ей о Лулу. Я не собиралась рассказывать о ее ужасной смерти, но любопытство девочки не ослабевало, и наконец я сдалась. Я показала ей фотографию своей первой дочки.

— Мам, — ахнула Донна. — Да она же вылитая я!

Это была правда. Донна очень сильно походила на Лулу. Когда я рассказывала, как мы ее хоронили, она плакала вместе со мной.

Часто истории затягивались надолго, и иногда она, наверное, засыпала раньше, чем я умолкала. Мне нравилось рассказывать кому-то о своей жизни.

С ростом инфляции мне стало все труднее платить по счетам. Едва Джорджу исполнилось 65 лет, как он ушел на пенсию, и пенсионное пособие составляло меньше половины его обычного жалованья на фабрике. Одна из моих подруг по церкви рассказала, что приняла к себе жильцов, чтобы легче было сводить концы с концами. Мне эта идея понравилась. Я и так готовила и убирала за четырьмя-пятью людьми, и еще двое не сильно изменили бы ситуацию.

Мы сняли дом побольше в нескольких дворах от нашего. Две свободные спальни сдавали молодым людям, приехавшим с юга работать на фабриках. По будням я готовила им завтрак и ужин и собирала на работу корзинки с едой. По субботам и воскресеньям они были предоставлены сами себе. Раз в неделю я стирала их белье.

Пол стал совсем взрослым, но помощи от него по-прежнему не было. Долго на одной работе он не задерживался. Обычно работал два-три дня, а потом жаловался, что начальник его не любит, что работа тяжелая или он недостаточно владеет чтением и письмом, чтобы делать то, что от него требуется.

Джордж сказал, что, если он не хочет работать, пусть не работает. Мы постоянно ругались из-за этого, и я все думала: как же он будет жить, когда нас с Джорджем не станет?

В 1954 году, когда Донне исполнилось двенадцать, я узнала, что Эвелин снова беременна. На этот раз шестой месяц миновал без происшествий.

Однажды Донна неожиданно приехала среди недели. Днем входная дверь у нас была всегда открыта. Она вернулась из школы и прошла на кухню: знала, что в это время я обычно готовлю полдник. Когда Донна вошла, мы с Джином и Полом сидели за столом. Она поцеловала отца и меня. Джин обнял ее:

— Как ты добралась? Кто-то подвез?

— Пешком. Я теперь буду жить с мамой на Фейрвью и могу приходить сюда, когда захочу. Правда, здорово?

Джин нахмурился.

— Жить с мамой? И кто же это решил?

— Она, наверное. В феврале у нее родится ребенок, и я нужна ей, чтобы помогать. Надеюсь, будет девочка.

— Ты рада, что будешь с ней жить, Донна?

— Думаю, да, раз мне разрешат быть с маленьким.

Джин открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал.

Позже, когда Донна в подвале играла в шашки с Джорджем, Джин решил обсудить это со мной:

— Мам, что ты думаешь о том, чтобы Донне жить с Эвелин? Она ведь ее почти не знает.

Я покачала головой.

— Если этого хочет сама Эвелин, думаю, возразить мы все равно не сможем. Да и Донна, похоже, рада. Многие девочки любят возиться с маленькими детьми.

— А как же ее муж? Откуда мне знать, что он будет вести себя хорошо?

— Она уже большая, и скажет нам, если что-то не так.

В конце концов Донна стала приходить к нам после школы почти каждый день, до самого рождения ребенка.

В тот день она прибежала взволнованная, чтобы рассказать нам, что, как она и мечтала, Эвелин родила прекрасную здоровую девочку. Ее назвали Нэнси. Она была копией своего отца — те же густые волосы и круглое ярко-розовое лицо. Как и у Джина, в жилах у Джуниора была доля индейской крови, и это проявилось в ребенке. Донна сказала, что Эвелин зовет малышку «моя индианочка». Как только стало можно, Эвелин вернулась на работу — она стояла на конвейере по производству шин на «Раббер Компани».

Донна приходила домой из школы «Фох Джуниор Хай» и отпускала дневную няню. Она сама заботилась о малышке до тех пор, пока мать не придет с работы. Нэнси родилась в середине февраля, и холод стоял так долго, что мы увидели малышку, лишь когда ей исполнилось три месяца. Как только потеплело, Донна уложила ее в коляску и привезла к нам. Это был красивый ребенок, и мы сразу же полюбили ее, — все, кроме Джина. Он взял девочку на руки и пристально на нее посмотрел. Затем передал мне и вышел из комнаты, смахивая слезы.

Донна носилась с ребенком как сумасшедшая, всюду брала с собой после школы — то к нам, то к подружкам, то в кондитерскую. Более послушного ребенка нельзя было себе и представить. Донна рассказала, что Нэнси не капризничала, даже когда та брала ее с собой в школу — только тихонько сидела и смотрела, как Донна репетирует школьные спектакли.

Деньги, что я получала от сдачи комнаты, были подарком с Небес. Я чувствовала, что осилю и больше, поэтому сняла большой трехэтажный дом на углу улиц Керчвэл и Лакаст, где было девять спален на верхних этажах и две внизу.