Живые и мертвые - Неле Нойхаус

Боденштайн задумчиво смотрел на мужчину, пытаясь составить о нем мнение. В его словах чувствовалась обреченность, но он не казался ожесточенным или даже жаждущим мести. Более того, складывалось впечатление, что он был рад выйти из этой ситуации, с которой не справился. Причиной печали в его глазах была скорее потеря его великой любви, чем то, что в молодые годы он потерпел такое фиаско на профессиональном поприще. С другой стороны, здесь могла быть связь, которую не следовало недооценивать. Насколько глубоко он был втянут в драму Штадлеров? До какой степени он сделал их несчастье своим собственным? Хартиг, правда, официально не был членом их семьи, но был им очень близок. Знал ли он имена сотрудников клиники, которых они так срочно искали? Не наметился ли в их деле серьезный прорыв?

Какое-то время в комнате царила тишина.

– В ПРУМТО я познакомился со многими людьми, жизнь которых была разрушена подобными событиями, – сказал Хартиг. – Я решил вступиться за них.

– То есть выступить против донорства органов? – спросил Боденштайн.

– Нет, не против донорства как такового, – ответил Хартиг, – а против того, что происходит в клиниках. Против морального давления, которое оказывается на близких, вынужденных принимать решение в отношении своего несчастного ребенка или партнера. Я неоднократно видел, как пребывающие в шоке родственники не могли справиться с давлением, заключающимся в просьбе о донорстве органа для других, и в конце концов соглашались вопреки своей воле, так как не хотели нести ответственность за смерть другого человека. После этого их жизнь была разрушена. Клиники и врачи должны придерживаться инструкций, моральных принципов. Они должны давать родственникам больше времени, должны лучше и более полно их информировать, даже рискуя получить отказ на донорство органов. Уже сейчас дефицит органов является фатальным для тех, кто ждет экстренной пересадки органа, но из-за подобных скандалов готовность людей стать донорами органов все больше сокращается.

– Хелен придерживалась того же мнения?

– Нет. – Хартиг покачал головой и перевел взгляд на постер, висевший на стене. – Хелен не видела различия. Ее мнение было радикальным. Она считала, что донорство органов противоречит природе. Она так и не смогла забыть обстоятельства смерти матери и не могла больше жить в ладу с собой. А я не смог ее излечить.

* * *

Каролина Альбрехт остановилась перед домом Фрица Герке в Келькхайме и вышла из машины. Между домами низко висел туман, стало еще чуть прохладнее, она прошла через калитку и направилась к дому по дорожке, вымощенной плитами из вымывного бетона. Живая изгородь из туи, газон с остатками снега, усеянный бурой листвой. Она содрогнулась, увидев темное пятно на плитах. Максимилиан дошел до этого места, и здесь его настиг смертельный выстрел. Мама умерла на месте, но как быстро останавливается жизнь, если ружейный патрон взрывается в теле и разрывает сердце на куски? Успел ли Максимилиан что-то почувствовать, о чем-то подумать? Последняя мысль, которая пронеслась у него в голове, – или просто обрыв пленки, чернота и конец?

Чем ближе она подходила к входной двери, тем больше сомневалась в своих намерениях. Почему она должна мешать человеку, потерявшему единственного сына, предаваться своей печали? Чтобы сказать ему, что он сам в этом виноват? Разве нельзя было понять то, что сделал Фриц Герке десять лет назад? Кто не воспользовался бы привилегией ради своего больного ребенка, если бы у него были возможности и средства? Разве не сделала бы она то же самое для своей Греты? Какое-то время она стояла перед дверью дома. Может быть, ей следовало бы предупредить о своем визите? Или все-таки эффект неожиданности был более предпочтительным?

Каролина набрала в легкие воздух и нажала на звонок. Через некоторе время дверь открылась. Она едва узнала мужчину, которого так давно не видела и который сохранился в ее памяти как человек, полный энергии. От Фридриха Герке, который раньше занимал важный пост в немецкой экономике и являлся членом нескольких наблюдательных советов, осталась лишь печальная тень. Он сгорбился, у него было бледное лицо с водянистыми глазами.

– Что вам угодно? – спросил он холодно. – Кто вы?

– Я Каролина Альбрехт, дочь профессора Дитера Рудольфа, – сказала она. – Может быть, вы меня помните?

Пожилой мужчина изучающе посмотрел на нее, но потом на его морщинистом лице появилось выражение, означающее, что он узнал ее.

– Конечно. Маленькая Каролина. – Герке слегка улыбнулся и протянул ей худую руку со старческими пятнами. – Прошло столько времени.

Он шире раскрыл дверь и сделал приглашающее движение рукой.

– Явно больше двадцати лет, – подтвердила Каролина.

– Раздевайся и проходи, – сказал он приветливо.

Она сняла пальто и повесила его на гардеробную вешалку, потом прошла за ним по коридору в небольшую гостиную.

– Я пришла не из простой вежливости, – сказала она, расположившись в неудобном кресле. – Мою мать убили. И сделал это тот же самый стрелок, который застрелил вашего сына.

– Я знаю. – Фриц Герке тоже сел, прислонив свою трость к спинке кресла. – Знаю. Мне очень жаль. Она была чудесной женщиной.

Каролина сглотнула воображаему слюну.

– Я… я все это не могу понять, – сказала она сдавленным голосом. – Мне бы хотелось выяснить, почему мама должна была умереть.

– К сожалению, часто нет никаких объяснений, – ответил Герке. – Иногда что-то приходится принимать как данность, как бы тяжело это ни было. Макс – это все, что у меня оставалось. Он просто оказался в роковой час в роковом месте.

Каролина удивленно посмотрела на старика. Он что, не читал газеты? Разве полиция ничего не рассказывала ему о предполагаемых причинах убийств? Или, может быть, Герке слегка помешался?

– Но это не так, – возразила ему Каролина. – Этот тип не просто без разбора стреляет в этом районе. Полиция считает, что все убийства связаны со смертью женщины по имени Кирстен Штадлер, случившейся десять лет назад. Мой отец сказал мне, что ее тогда доставили во Франкфуртскую клинику неотложной помощи с кровоизлиянием в мозг, и после того как было заявлено, что у нее наступила смерть мозга, она стала донором органов. Убийца после каждого преступления отправлял в полицию извещение о смерти, в котором давал объяснение случившегося. Моего отца он упрекал в том, что он виновен в смерти людей из жадности и тщеславия, поэтому мама должна была тоже умереть.

Фриц Герке смотрел на нее как загипнотизированный.

– Пожалуйста, господин Герке, скажите мне, что произошло десять лет назад, если вам это известно, – попросила Каролина. – Мой отец утверждает, что все было обычным рутинным делом, но я не верю этому.

Она с испугом увидела, как на глазах у старика выступили слезы. Герке сглотнул, пытаясь взять себя в руки и подыскивая нужные слова.

– В отношении Максимилиана… тоже было такое извещение? – прохрипел он. В его водянистых глазах стоял испуг.