Живые и мертвые - Неле Нойхаус

– Да. – Каролина помедлила, но потом открыла сумку, вынула из нее копию извещения и протянула Герке. Он секунду колебался, потом взял листок и прочитал текст.

«Максимилиан Герке должен был умереть, потому что его отец виновен в попустительстве смерти человека и подкупе».

Старик побледнел и издал страдальческий звук. Его руки сильно дрожали.

– Я могу это оставить у себя? – прошептал он.

Каролина подавленно кивнула.

Герке потребовалось мгновенье, чтобы прийти в себя.

– Максимилиану было пересажено сердце фрау Штадлер, – сказал он хриплым голосом, и Каролина не поверила собственным ушам. Как мог отец не сказать ей об этом? – Ему было очень тяжело смириться с тем, что другой человек должен умереть, чтобы он мог жить дальше. Я… я был всего лишь рад, что его удалось излечить.

– Да, но… почему его потом застрелили? – Эта новость ее совершенно сбила с толку.

– Мы делали то, что считали правильным. Мы все, – сказал Фриц Герке надтреснутым голосом. – За это мы сейчас расплачиваемся.

– Моя мать заплатила за то, в чем не было ее вины, – возразила Каролина. – Так же, как и ваш сын! Понимаете, господин Герке, я бы очень хотела поверить, что мой отец не имеет никакого отношения к убийству моей матери, но если это так, то… то я никогда не смогла бы простить ему это.

Ее голос сорвался, она на секунду сжала губы и покачала головой.

Герке взял свою трость и с трудом поднялся. Он подошел к окну и посмотрел в туманные сумерки.

– Я думаю, тебе сейчас лучше уйти, – сказал он тихо.

Каролина взяла свою сумку.

– Извините, мне очень жаль. Я не хотела, чтобы вы…

– Ничего, – прервал ее мужчина, подняв руку. – Я очень тебе благодарен. Теперь меня, по крайней мере, больше не будет мучить вопрос, почему мой сын умер таким образом.

Она посмотрела на него и поняла, что он имел в виду. Как ни горька была правда, но она почувствовала облегчение, когда Фабер показал ей извещение о смерти. Но между Фрицем Герке и ею была все же разница, и она искренне надеялась, что пожилого мужчину это не сломает: упрек киллера предназначался ему, равно как и Ренате Роледер и ее отцу. Герке должен знать, правда это или безумная идея психопата.

* * *

Ночь в одиночной камере в полицейской тюрьме что-то меняет в человеке, который не привык быть под арестом и в одиночестве. Неожиданная изоляция и чувство бессилия, возникавшее, когда дверь камеры захлопывалась с металлическим лязгом, редко для кого проходили бесследно. Эрик Штадлер нервничал. Он не особенно хорошо спал. Пия часто проводила допросы в собственном кабинете, чтобы создать спокойную атмосферу, в которой обвиняемый мог почувствовать к ней доверие. На обучении и семинарах она изучила самые разные тактики ведения допроса и знала, как и какими методами можно было разговорить своего визави, ведь очень важно, чтобы обвиняемые заговорили. Довольно часто они лгали, и чем больше они говорили, тем больше запутывались в своей лжи, особенно находясь в состоянии стресса. Но Эрика Штадлера Пия распорядилась доставить не к ней в кабинет, а в одно из помещений для допросов, в котором не было окон. В небольшой комнате был только стол со звукозаписывающим аппаратом, три стула, две камеры на потолке и венецианское зеркало, через которое за допросом можно было незаметно наблюдать из соседнего помещения.

– Почему вы меня здесь держите? – спросил Эрик Штадлер после того, как Пия включила записывающий аппарат и внесла в протокол необходимые данные.

– Вы знаете, – ответила она. – Вы вспомнили, что делали в то время, когда были совершены убийства?

– Я же уже вчера это сказал. Я совершал пробежку.

Штадлер очень старался, но ему не удавалось сохранять спокойствие. Сильнейший стресс. Признак ли это его вины?

– Я никого не убивал! Для меня это дело далекого прошлого. Жизнь продолжается, и я хочу жить, жить на свободе.

– Кто этого не хочет? – парировала Пия. – Иногда люди совершают поступки, последствия которых заранее не могут оценить, но неожиданно попадаются, и вернуть уже ничего нельзя.

– Я – никого – не – убивал! – повторил Штадлер с нажимом. – Я совершал пробежку. Я много бегаю. Я занимаюсь спортом, он требует хорошей формы.

– Где вы бегали? Вас кто-нибудь видел, вы с кем-нибудь разговаривали?

– Нет, это я тоже уже говорил! – возмутился мужчина. – Я всегда бегаю в одиночестве. Вряд ли кто-то выдержит мой темп.

– Какие у вас были отношения с сестрой?

– С сестрой?

– Да, – кивнула Пия. – С Хелен, которая в сентябре совершила самоубийство.

– Мы с Хелен всегда хорошо понимали друг дуга, – ответил Эрик Штадлер. – После истории с нашей матерью у нее произошел психический срыв, и она убедила себя в том, что именно она виновата во всем. В последние годы наши отношения стали не такими близкими. У меня была своя фирма, а Хелен училась, и у нее появился друг. Сложилось впечатление, что она выкарабкалась из этой ситуации.

– Почему она лишила себя жизни?

– Я не знаю. Возможно, на самом деле она испытывала совсем иные чувства, чем те, что показывала.

– Вы хорошо знаете жениха сестры?

– Что значит – хорошо? – Штадлер пожал плечами. – Я знал его, в последние годы он постоянно был с ней и не отходил от нее ни на шаг. Где она, там и он.

– Вы к нему хорошо относились?

– Да. Вполне. Он следил за сестрой, заботился о ней. Ей это было необходимо. Раньше это делал мой отец, затем Йенс-Уве.

Завибрировал мобильник Пии. Она посмотрела на дисплей. Хеннинг прислал ей протокол вскрытия Хелен Штадлер!

– О’кей, – сказала она и встала. – Я пришлю коллегу. Покажите ему, пожалуйста, на карте маршруты ваших пробежек. Позже мы продолжим разговор.

Она кивнула Николя Энгель, которая не сказала ни единого слова, они направились к двери, и Пия постучала, чтобы ей открыли снаружи.

– Минуту! – Штадлер тоже вскочил. – Когда вы меня отпустите?

– Когда я буду убеждена в том, что вы не тот, кто за последние десять дней застрелил четверых, – ответила Пия и вышла.

* * *

Это был не первый протокол вскрытия жертвы, совершившей суицид, бросившись под поезд, который читала Пия, но она всегда не понимала эгоизма самоубийц и испытывала глубокое сочувствие машинисту и сотрудникам добровольной пожарной дружины, которым зачастую приходилось собирать далеко разлетевшиеся фрагменты тела погибшего. Хелен Штадлер недолго думая бросилась на открытом участке вниз с моста прямо на пути городской железной дороги. Ее хрупкое тело – всего 52 кг – было разорвано на множество фрагментов, при этом торс и верхние конечности остались относительно целыми.

Пия как раз закончила читать протокол на мониторе, когда Боденштайн просунул голову в дверь кабинета.