Роковое совпадение - Джоди Пиколт

— Лейкемия поражает только клетки крови, — объясняет она, — хроническим миелолейкозом обычно страдают сорока-и пятидесятилетние пациенты, хотя я сталкивалась со случаями, когда пациентам едва исполнилось двадцать.

Патрик недоумевает, как можно сидеть на краю больничной койки и сообщать человеку, что он не жилец. Это все равно что постучать среди ночи в дверь и сообщить родителям, что их сын погиб под колесами пьяного водителя.

— Что происходит с клетками крови? — спрашивает он.

— Клетки крови все запрограммированы умереть, совсем как мы, люди. Они проходят стадию зародыша, потом чуть подрастают, становятся более функциональными, а когда их вырабатывает костный мозг — это уже взрослые клетки. К этому времени белые кровяные тельца должны быть способны бороться с инфекциями от нашего лица, красные кровяные тельца должны уметь переносить кислород, а тромбоциты должны уметь сворачивать кровь. Но если у вас лейкемия, ваши клетки никогда не взрослеют… и никогда не умирают. Поэтому в организме разрастаются белые кровяные тельца, которые не работают, и заполняют собой все остальные его клетки.

Приехав сюда, Патрик, если откровенно, действует не вопреки Нининым желаниям. Он просто уточняет то, что им уже известно, только и всего — никаких шагов дальше. Он хитростью договорился об этой встрече, сделав вид, что действует по поручению помощника генерального прокурора. Патрик пояснил, что на мистере Брауне лежит бремя доказательства. А это означает, что они должны быть на сто процентов уверены, что отец Шишинский в тот момент, когда его убийца нажала на курок, не умер от лейкемии. Не могла бы доктор Бессетт как его бывший врач-онколог поделиться своими мыслями?

— А что дает пересадка костного мозга? — спрашивает Патрик.

— Если донорский мозг приживается, он творит чудеса. В каждой нашей клетке есть шесть протеинов, антигены лейкоцитов человека, или HLA-антигены. Они помогают нашим организмам распознавать вас как вас, а меня как меня. Когда ищут донора костного мозга, надеются, что все эти шесть протеинов совпадут. В большинстве случаев речь идет о родных братьях и сестрах, сводных братьях и сестрах, может быть, о двоюродных — у родственников меньший процент отторжений.

— Отторжений? — переспрашивает Патрик.

— Да. По сути, мы пытаемся убедить свой организм, что на самом деле донорские клетки — это наши собственные, потому что содержат те же шесть протеинов, что и наши. Если убедить не удается, наша иммунная система отторгает пересаженный костный мозг, что ведет к кризу отторжения трансплантата.

— Как в случае пересаженного сердца?

— Именно. С одним исключением, костный мозг — не орган. Его выделяют из подвздошной кости таза, потому что это самая большая кость в теле, которая вырабатывает кровь. По существу, мы усыпляем донора, потом вводим ему в бедра иглы (приблизительно сто пятьдесят раз с каждой стороны) и высасываем молодые клетки.

Патрик морщится, а доктор едва заметно улыбается:

— Это действительно болезненная процедура. Быть донором костного мозга — самоотверженный поступок.

«Да уж, этот парень — чертов альтруист», — думает Патрик.

— Через некоторое время пациент с лейкемией начинает принимать иммунодепрессанты. За неделю до пересадки он уже получил такую убойную дозу химиотерапии, что все кровяные тельца в его организме погибают. Все спланировано так, чтобы его собственный костный мозг опустел.

— Разве можно так жить?

— Организм подвержен огромному риску инфекции. У пациента все еще остались собственные живые клетки крови… только он не вырабатывает новые. Потом ему вводят донорский костный мозг через обычную капельницу. Операция занимает два часа, и мы не знаем как, но клеткам удается найти свой путь к костному мозгу в организме пациента и начать расти. Приблизительно через месяц костный мозг полностью заменяется донорским.

— И эти клетки крови будут иметь шесть протеинов донора, все его антигены лейкоцитов? — спрашивает Патрик.

— Верно.

— А как насчет ДНК донора?

Доктор Бессетт кивает:

— Да. Во всех отношениях кровь пациента становится кровью донора. Он всего лишь обманывает свой организм, уверяя, что это его собственные клетки.

Патрик подается вперед:

— Но если так случается — если происходит ремиссия, — организм пациента не начинает снова вырабатывать собственную кровь?

— Нет. Если так происходит, мы считаем, что происходит отторжение трансплантата и возвращается болезнь. Мы надеемся, что организм пациента будет продолжать до конца жизни производить донорскую кровь. — Она стучит по папке на своем письменном столе. — В случае Глена Шишинского через пять лет после пересадки он был совершенно здоров. Его новый костный мозг хорошо справлялся со своей задачей, и шансы на рецидив составляли меньше десяти процентов. — Доктор Бессетт кивает. — Думаю, обвинение может с уверенностью заявлять: что бы ни послужило причиной смерти священника, умер он не от лейкемии.

Патрик улыбается ей:

— Наверное, приятно, когда у истории счастливый конец.

— Всегда приятно. Отцу Шишинскому повезло найти идеального донора.

— Идеального донора?

— Так мы говорим, когда все шесть протеинов антигенов донора совпадают с антигенами пациента.

Патрик делает быстрый вздох.

— Особенно когда они не являются родственниками.

— Да, — отвечает доктор Бессетт. — Но здесь было иначе. Отец Шишинский и его донор — единоутробные братья.

Франческа Мартин перевелась в лабораторию штата Мэн из Нью-Гемпшира, где работала экспертом по ДНК-анализу, в ожидании, пока не подвернется что-нибудь получше. Это «получше» оказалось экспертом-баллистом, который разбил ее сердце, не ответив взаимностью. Она переехала на север зализывать раны и узнала то, о чем подозревала всегда: безопасность приходит с гелями и чашкой Петри и цифры никогда тебя не обидят.

Однако цифры не в силах объяснить, почему у нее екнуло сердце в ту секунду, когда она увидела Квентина Брауна. После беседы по телефону она представляла его обычным бездельником из прокуратуры — разъяренным, с маленьким жалованием, с кожей болезненно-серого оттенка. Но вот он входит в ее лабораторию, и она глаз отвести от него не может. У него, разумеется, поразительная внешность, учитывая гигантский рост и темную кожу, но Фрэнки понимает: ее привлекает не внешность. Она чувствует между ними притяжение, магнетизм, основанный на общей для них способности выделяться из толпы. Кожа у нее светлая, но она часто оказывалась единственной женщиной в помещении с коэффициентом умственного развития 220.

К сожалению, если она хочет, чтобы Квентин Браун присмотрелся к ней повнимательнее, ей придется взять на себя написание заключения по результатам судебного анализа.

— Что заставило перепроверить результаты? — спрашивает Фрэнки.