Заставь меня (ЛП) - Саммер О'Тул

безумия и печали. Что за беспорядок я устроила в и без того запутанной ситуации. Я не в состоянии контролировать поток чувств, уносящих меня в море.

С каждым всхлипом он лишь крепче прижимает меня к себе, шепча мне ухо…

— Без тебя мое сердце не будет биться, куишле моу кхри.

ГЛАВА 26

Покаяние

Кэш

Когда мы возвращаемся домой, я не чувствую себя ниже колена — жгут, сделанный из моей рубашки, затрудняет кровообращение, но, думаю, это лучше, чем истекать кровью до смерти. Роман заезжает за Донной, а Финн отгоняет мой мотоцикл домой. Локлан отвозит меня и Харлоу домой на своей машине.

Я понимаю, почему она сделала это. Но не значит, что мне не больно от того, что она сразу подумала обо мне самое плохое, когда нашла ожерелье. И то, что она сделала с «Логовом». Одно дело — уничтожить меня, другое — уничтожить семью. Но все равно, по дороге домой я думал о том, как отчаянно она смотрела в глаза, когда спросила, собираюсь ли я ее убить. Как будто я смогу отрезать кусок собственного сердца.

Доктор Ромеро уже устроился в моей спальне. Его передвижная операционная — это пластиковый шатер со стерилизованным оборудованием и медсестрами в хирургических халатах и рукавах, готовыми войти внутрь.

Моя рука перекинута через плечи Локлана, когда я, прихрамывая, вхожу в комнату. Чувствую Харлоу позади нас, ее тревожная энергия исходит волнами. Мой разум разрывается: я хочу утешить ее, но в то же время закричать, что это она во всем виновата, почему она смеет вести себя как пострадавшая. Стискиваю зубы, чтобы сдержать слова.

Финн уже в моей комнате и останавливает ее в дверях.

— Хватит.

Я оглядываюсь назад, и она умоляет меня взглядом. Я подавляю боль.

— Он прав. Подожди в своей комнате, пока я не закончу, — не могу отрицать то небольшое удовлетворение, которое получаю, видя уныние на ее лице.

***

Мне повезло, что Харлоу не задела крупные артерии. Доктор Ромеро очистил рану и наложил швы, но настаивает, что это не более чем повреждение мышц. Поскольку местная анестезия все еще в организме, я с помощью костылей ковыляю в гостиную, практически не чувствуя боли. По пути стучу в дверь Харлоу, но не утруждаю себя ожиданием. Еще немного грубых слов не повредит.

Донна сидит на диване, а Роман стоит рядом с ней, держа пистолет наготове. Она явно плакала — ее глаза красные и опухшие, и она в пижаме, которая, видимо, была на ней, когда Роман вытащил ее из постели.

— Нужно ли говорить тебе, почему ты здесь, Донна? — я опускаюсь в кресло напротив нее, стараясь не рухнуть, как инвалид.

— Н-нет, — она всхлипывает. Меня тошнит от женщин, рыдающих над тем, в чем они сами виноваты. Харлоу заходит в гостиную и стоит позади всех.

Я обращаюсь к Донне, но надеюсь, что Харлоу знает, что я говорю с ней.

— Я не дал тебе ничего, кроме своей преданности, защиты и доверия, и вот как ты мне отплатила? Ударив в чертову ногу, то есть в спину, — мои братья хихикают, а Харлоу вздрагивает.

— Я не хочу причинять тебе боль, Донна. Ты была для меня как семья, но пойми, в какое трудное положение ты меня поставила.

— Я понимаю, — она смотрит вниз на свои колени и вытирает глаза салфеткой.

— Скажи, почему, — я чувствую, как Финн рядом со мной становится беспокойным, он хочет докопаться до сути, но именно поэтому я король, а он нет. Нельзя получить информацию от того, кто истекает кровью.

— Один человек пришел ко мне. Показал фотографии моих внуков, когда они шли домой из школы. Сказал, что может добраться до них где угодно и когда угодно, — она делает паузу и смотрит на меня, как бы спрашивая разрешения продолжать. Я киваю.

— Он сказал, что мне нужно спрятать это ожерелье там, где Харлоу его найдет. Сказал, что вытащит тебя из квартиры. И чтобы, когда она его найдет, все выглядело так, будто она наткнулась случайно, — умно, и мне не нравится, что я ценю этот прием. Протекающий кран кажется таким безобидным, случайной находкой.

— Кто это был? — кричит Финн.

— Я не знаю. Белый, лет тридцати, спортивного телосложения. Не знаю. Мне так жаль, это было просто ожерелье. Я подумала, что самое худшее, что может случиться…

Я поднимаю руку, чтобы остановить ее. Меня не интересует, что она думала, или ее усталые извинения. Мне нужны результаты, а она мне их не дает. — У тебя есть способ связаться с ним? Как он с тобой связался?

— Просто появился у меня дома. Не назвал ни имени, ни номера, ничего, — черт, почему все должно быть так сложно? — Можно мне хоть один день побыть с детьми и внуками, прежде чем…? — робко спрашивает она.

— Что?

— Прежде чем ты убьешь меня, — черт возьми, что происходит с этими женщинами? Я хладнокровный убийца, без сомнения, но не хожу по улицам и не убиваю женщин. Но это дает хорошую возможность снова поговорить с Харлоу без необходимости смотреть ей в глаза, потому что эти глаза… они ломают меня.

— Я должен убить тебя. Будь на твоем месте другой, я бы убил. Если бы ты просто пришла ко мне, я бы помог тебе, и мы могли бы избежать всех этих… — разбитого сердца, душераздирающей боли. — неприятностей, — разве я не доказал, что всегда защищаю тех, кто рядом со мной?

Она кивает, вытирая слезы, и я не могу больше смотреть на нее. Поднимаюсь на ноги и отбиваю протянутую Локланом руку. Это всего лишь рана, а не чертова ампутация.

Подбираю костыли и медленно и неуклюже пробираюсь через комнату. Я останавливаюсь и поворачиваюсь лицом к Донне.

— Ты получишь щедрое выходное пособие, но ты с семьей переедете куда-нибудь далеко. Я не могу держать рядом с собой людей, которых так легко перевербовать, — прежде чем уйти, добавляю: — И я больше никогда не хочу видеть твое лицо, — у меня щемит в груди, когда произношу эти слова, но это нужно сказать.

В моем мире предательство ранит больнее всего. Я не могу допустить этого, поэтому даже если бы и хотел простить и забыть, нельзя. Нельзя позволять себе такую слабость. Поэтому я ненавижу Донну больше за то, что она заставила меня разорвать связь с ней — с той, кто была мне как мать, — чем за то, что она подбросила ебучее ожерелье.

Я шаркаю по коридору,