Порода. The breed - Анна Михальская

— Анна! Анна! — услышала я через мгновение. — Для тебя тут факс! Сейчас принесу!

Валерочка, Гриб, торговля русским льном, Москва — боже, они никуда не исчезли. Преследуют. Настигают. Я отхлебнула бордо.

Мэй села на свое место, взяла свой стакан и протянула мне через стол листок с факсом.

«For Anna, an English moral tale — with best wishes from Dick — не поверила я своим глазам. — There was once a non-conforming swallow who decided not to fly south in the winter. However, the weather soon turned very cold so the little bird decided reluctantly that he should fly south after all. Soon, ice formed on its wings and he fell to the ground, almost frozen into the farmyard. A cow passed by and crapped upon him. He thought that this was the end of his life, but the warm cow-dung warmed his body and defrosted his wings. Thus, warm and happy and able to breathe, the little bird began to sing. A passing cat, hearing his song, investigated the sound and on cleaning away the manure, promptly killed and ate the poor bird.

The story has 3 morals: -

1 — Anyone who shits on you is not necessary your enemy.

2 — Anyone who gets you out of the shit is not necessary your friend.

3 — If you are happy in a pile of shit, then keep your bloody mouth shut.

Any problems with vocabulary, I suggest Anna that you ask someone like Anne Vestley, to interpret. May would not know how!

With love, Dick» 1).

1) Для Анны — английская нравоучительная история, с наилучшими пожеланиями от Дика.

Жила-была ласточка — нон-конформистка, которая решила не улетать зимой в теплые края. Но скоро настали холода, и птичка с неохотой вознамерилась все-таки лететь на юг. Однако крылышки ее обледенели, и она, окоченевшая, упала на двор одной фермы. Мимо проходила корова, подняла хвост, и ласточка оказалась в куче навоза. Она было решила, что пришел конец, но навоз согрел ее тельце и растопил лед на крылышках. От радости, что она в тепле и может дышать, птичка запела. Услышав песенку, проходившая мимо кошка заинтересовалась, откуда она доносится, счистила навоз и сейчас же сожрала певунью.

У этой истории три морали:

1 — Не всякий, кто на тебя нагадит, непременно твой враг.

2 — Не всякий, кто вытащит тебя из дерьма, непременно твой друг.

3 — Если тебе хорошо в куче говна, не разевай свою чертову пасть.

Если возникнут проблемы со словарем, Анна, советую вам обратиться к кому-нибудь вроде Энн Вестли, она поможет перевести. Мэй не справится!

С любовью — Дик.

Я не могла поднять глаз. Прочитала Мэй или нет? А впрочем, какая разница?

— Что это с ним, Мэй? — спросила я. — Он здоров?

Мэй взяла из моих рук листок и погрузилась в чтение. Лицо ее становилось все серьезней. Наконец она взглянула на меня — совершенно трезво и очень печально.

— Боюсь, Анна, что это только начало. Дик сноб — настоящий сноб, типичный. Такие люди очень несчастны. У нас все же очень много сословного. И вот он видит тебя на выставке — какая прелесть, красивая русская с русскими собаками! Вполне возможно, большой приз. Русская жена — это стиль. А такая, как ты — это еще и некоторые возможности, вроде пропуска в закрытый для него мир. Но вдруг подходит Ричард — а Дик знает, что это Вестли, сын Энн. И мистер Пайн понимает, что Ричард приехал с нами. И начинает догадываться, почему. Нет, Анна, не возражай, я ничего не сказала, только что Дик догадывается…

— А почему ты сказала, что это только начало?

— Потому что Дик не один. Таких много — и они будут завидовать. Анна, я ведь прекрасно вижу, что происходит. Ну, предположим, тоже начинаю догадываться. Да что там, я Энн знаю всю свою жизнь. Она сдержанна и ничего лишнего не скажет, но после нашей поездки в Россию она так тобой интересовалась… Я помню, как она улыбнулась, когда я сказала, что ты приглашена Клубом и погостишь у меня! Да, помню, помню. Бедняжка Анна — пала жертвой заговора двух пожилых английских дам!

— Так это из-за Энн ты отшила Пам?

— Ну… нет, конечно, не только. Просто это так глупо — какой-то русский лен, когда на свете существует Ричард! Нет, ну скажи наконец, он тебе нравится?

— Мэй, не могу. Давай пока оставим. Мне надо по крайней мере выспаться. Пора.

— Пойдем наверх. Мышка, милая, тебя придется оставить со щенками внизу, как всегда. Иначе старшие леди будут несчастны. Опра и Водка, я хочу сказать. Они привыкли спать со мной, а тут еще и ты. Ах, как я хотела бы взять тебя наверх! Нет, нельзя. Нельзя. Спокойной ночи, дорогая. Пойдем, Анна.

Мы устало потащились вверх по лестнице. За нами, сонно переставляя длинные ноги и свесив узкие морды до полу, брели красавица Опра и престарелая Водка.

— Кто это? — спросила я на площадке, остановившись напротив портрета дамы с темно-синими глазами Мэй — дамы, что так пристально смотрела на меня сегодня на рассвете. Моя приятельница, обессиленная, опустилась на ступеньку.

— О, это целая история. Принеси мне стаканчик бордо из кухни — расскажу.

— Это моя пра-пра-прабабка. Известна тем, что организовала для себя брак с известным гомосексуалистом — ради его титула. Долго готовилась, все уладила — и вдруг — бац! — все сорвалось. Скандал ужасный, суд. Он возложил всю вину на нее. И скрылся, вместе с титулом. Думаешь, у моей пра-пра-прабабки своего титула не было? Еще какой! Но его-то был еще выше…

Оставив пустой стакан на ступеньке, Мэй подмигнула своей прародительнице, которой так и не было суждено подняться выше лестничной площадки Стрэдхолл-Мэнор, и мы разошлись по спальням.

Я подошла к окну — теперь уже по привычке, взглянуть перед сном на жеребенка. Небо, казалось, светлело. Свистнул черный дрозд и умолк. Поднялся ветер — и снова стих. Нет одиночества полней, чем в тишине перед рассветом.

Я изменю свою жизнь. Поселюсь в сером замке. Пусть у меня будет титул. Пусть будут муж, дети, семья. А что в этом плохого? Заведу наконец своих борзых — да-да, возьму от Мышки щеночка. И буду дружить с Джимом. И любить Ричарда — он милый. И сделаю для этого все, что смогу. Завтра же позвоню Быкову насчет документов — пусть выкопает что-нибудь в своем Смоленске или в Сычевке — все равно что.

Черный дрозд вывел первую ноту, вторую — и песня полилась, уже не обрываясь. Свежий ветер шелестел листвой древнего дуба, и мраморный жеребенок, гарцуя, встречал новое утро.

Еще в полусне я вспомнила: решение принято. Глаза придется открыть. И пора начинать действовать.

Комната была наполнена нежным золотистым светом. Зеленоватые отблески солнечных лучей, проникших сквозь сети июньской листвы, играли на потолке и перебегали по стенам: был ветер. Пахло скошенной травой и мокрыми цветами каштанов.