Яд в крови - Наталья Калинина

Следующий приезд Анджея в Россию совпал со значительным похолоданием в отношениях между Востоком и Западом, чему отчасти виной были советские танки в Праге. Однако в этот раз Ковальский, то есть Смит, остался почти без внимания КГБ, который трясло от постоянных чисток. Павловский, чудом уцелевший осенью шестьдесят четвертого, доживал на своем посту последние дни. Разумеется, ему было не до некоего мистера Смита, а потому за Анджеем следили вяло и без интереса. Квартиру ему сдавала сотрудница КГБ. Она не любила нынешнее руководство, которое обошло ее с кое-какими благами. Жила она в основном на даче — отец был отставным генералом. Анджей хозяйничал в роскошной по московским меркам трехкомнатной квартире, забитой хрусталем, антиквариатом и до сих пор хранящей запах кошачьей мочи, несмотря на то, что оба кота давно переселились на дачу. Хозяйка к нему благоволила, хоть он и сделал вид, что не понимает ее довольно откровенных приглашений завести ни к чему не обязывающую интрижку. Правда, она могла в любой момент нагрянуть без предупреждения, но у Анджея была отдельная комната с собственным туалетом, душем и видом на уютный московский дворик времен их с Машей любви. Конечно, в гостинице было бы удобней в смысле некоторых свобод, но он не выносил бардачную атмосферу гостиницы, тем более советской, с ее, мягко выражаясь, ненавязчивым сервисом.

В тот весенний день после разговора с Машей и Яном он почти бегом вернулся к себе домой, задернул плотные шторы и лег на диван. Нет, нет, так нельзя, мысленно уговаривал он себя. Так можно сойти с ума. И всему виной этот роман, который он сейчас пишет. Не может начаться с самого начала действие, если одного из действующих лиц уже нет в живых. Да, но зато есть девушка из его нового романа — Елена, Елуся, которую он, оказывается, сам того не подозревая, почти полностью списывает с Маши. Вчера он увидел ее, Елусю, в толпе возле Большого театра и долго шел следом. Это из-за нее он попал на тот концерт, в котором пела Маша. Он сидел рядом с той девушкой, за которой шел, а в антракте даже сумел с ней познакомиться, что оказалось роковой ошибкой. Это была не его Елуся, а жеманная московская барышня, которая, разговаривая, водила по сторонам глазами, как бы высматривая более подходящий объект для знакомства.

Со сцены Маша показалась Анджею серьезной и слегка скованной. Но пела она замечательно. Его Елуся тоже пела… Он ушел с концерта, думая о том, что слишком отождествляет себя со своим героем, чего делать нельзя, ибо это может завести в тупик, из которого нет выхода. Этот роман он должен написать. Он — его последняя надежда.

Москва настраивала на романтический лад — здесь было столько красивых улыбчивых девушек, и вечерами они все, словно нарочно дразня мужчин, выходили на улицы и бульвары. В Нью-Йорке по улицам главным образом ходили проститутки, нищие и чернокожие, красивые девушки предпочитали смотреть на мужчин из окон автомобилей.

Ночью он пил кофе и работал. Проснулся поздно, принял ванну и почему-то заспешил к консерватории. И вот теперь не знает, как быть… Ее, кажется, зовут Маша, если он не ослышался… Он не мог ослышаться. И она безумно влюблена в того красивого загорелого парня с умным и немного грустным взглядом темно-зеленых глаз.

Он сел на скамью возле памятника таким образом, чтобы видеть подъезд, из которого вчера вышла девушка. Он должен дождаться ее, хотя и не знает — зачем. Что он ей скажет? Она совсем ребенок — наивные глаза и ни тени кокетства. Во второй раз в жизни встречает он женщину, абсолютно лишенную кокетства. И снова в Москве. Совсем рядом от того места, где когда-то жила его богданка.

Маша вышла через полтора часа с каким-то парнем, но тут же с ним распрощалась, быстро перешла через дорогу и свернула в переулок. Анджей встал со скамьи не сразу, а когда девушка должна была вот-вот скрыться за углом кривого московского переулка.

Он устремился следом, внезапно испугавшись потерять ее навсегда. Он слышал стук ее каблучков по асфальту — в его ритме чудилось что-то давно знакомое, родное.

Его внесло потоком воздуха в распахнутые врата церкви. Это был православный храм. Маленьким мальчиком он ходил с отцом и матерью слушать воскресную мессу. С тех пор в церкви не был, если не считать ту часовню не то в Галиции, не то в Бессарабии, где вдруг упал на колени перед распятьем и разрыдался. Вера в Бога — прибежище для слабых — так считал Анджей Ковальский уже в ранней юности. У него был свой бог, которого он сотворил специально и только для себя из духа и материи всего прекрасного, что есть на свете. Материалом служило и тело женщины, и природа, и музыка, и литература, и его ощущение собственного «я» в этом мире — «я» влюбленного в себя эгоиста.

Он успел разлюбить себя. Это произошло не сразу. Он не знает толком — когда. И потерял вкус к жизни, к творчеству, к любви. Приехав в этот раз в Москву, ухватился, точно за спасительную соломинку, за воспоминания о минувшем. Но это были воспоминания, сдобренные изрядной долей иронии и даже цинизма.

Он знал, что циник не способен написать истинный шедевр на все времена, который все еще хотел написать он. Интуитивно понял чуть ли не сразу, что эта девушка может помочь ему излечиться от цинизма.

Она стояла на коленях перед большой иконой Богородицы с зажженной свечой в руке. Он любовался ею издали, не зная, что с ним творится, однако с ним явно что-то творилось, и это его очень взволновало. Он почувствовал в какой-то момент, как вдруг повлажнели глаза, и усмехнулся. Слезы циника похожи на серную кислоту, подумал он.

Девушка поднялась с колен и вышла из церкви, не оглядываясь, пошла в сторону улицы Горького. Он нагнал ее возле Дома композиторов, тихо окликнул по имени. Она обернулась, и он поразился мягкому сиянию больших темно-зеленых глаз.

— Извините, но мы, кажется, знакомы, — сказал он и слегка поклонился. — Вас зовут Маша, не так ли?

Он не без удовольствия во второй раз произнес это имя вслух.

— Да. — Она узнала его и улыбнулась, невольно вспомнив Яна и вчерашний счастливый день.

— Если разрешите, я вас немного провожу. Не бойтесь, я вовсе не собираюсь навязываться вам в поклонники. Просто мне хорошо рядом с вами.

— Пожалуйста, — сказала она и снова улыбнулась.

Он взял ее под руку, и она этому совсем не удивилась.

— Вы молились за своего… суженого. Кажется, это так называется по-русски? Что вы просили у девы Марии?

— Чтобы она хранила его. Я слышала, Богоматерь покровительствует тем, кто в море.

— Он моряк?

— Да. Только он не… — Маша собралась было объяснить этому странноватому, но очень симпатичному незнакомцу, что Ян ей не суженый, а родной брат, но в последний момент почему-то передумала. — Он завтра уходит в дальнее плаванье. Я теперь его не скоро увижу. — Она вздохнула.

Он слегка сжал ее локоть — ему вдруг стало искренне жаль эту девушку, надолго разлученную с возлюбленным.

— Давайте зайдем куда-нибудь и выпьем кофе, если, конечно, вы не боитесь показываться в общественных местах с иностранцем.