Стоя под радугой - Фэнни Флэгг

– Да, мэм. У меня еще несколько вопросов.

– Но ты-то пока молод, и тебе еще долго не понадобится сердечный клапан, однако когда понадобится, то подумай вот о чем. Подумай, сколько стоит этот сердечный клапан, что не больше моего большого пальца на ноге, и какой здоровенный этот дом-прицеп. Можно приобрести что-то огромное, но это не заставит биться твое сердце… Так, о чем я, то бишь?

– Мэм…

– А, вот о чем. Электричество – это самая ценная штука, хоть и невидимая!

Он увидел просвет и ринулся в него:

– Так можете ли вы сказать по поводу электрообслуживания, вы совершенно удовлетворены, средне или вообще никак?

– Я бы сказала, что в крайней степени удовлетворена, удовлетворена сверх-самых-диких-ожиданий, вот как. В 1928 году моя сестра Герта сказала: «Вот погоди, доберется электричество и до твоей фермы». И помню, когда к нам впервые протянули провода и в доме появился свет, ох какое это было счастье. Не представляю, как мы раньше без него жили. Ты там своим в электрической компании скажи, что я считаю электричество чудом из чудес. Ты вообще представляешь, насколько мы от него зависим? И я вот что тебе скажу. Я считаю, что Томас Эдисон – второй по важности человек после Иисуса, живший на земле, без никаких. А у нас даже праздника в его честь нету. Святому Патрику выделили день, а он всего лишь изгнал кучку змей из Ирландии. А Томас Эдисон осветил весь мир. Если бы не он, мы до сих пор сидели бы во тьме со свечкой, и мы не празднуем его день рождения! Мудрец из Менло-Парка[24]не имеет даже своего праздника.

Молодой человек принялся запихивать бумаги в сумку:

– Да, мэм, вы правы.

– Ты слишком молод, чтобы помнить, но я помню день, когда он умер, а было ему тридцать один. Все на минуту выключили свет, чтобы почтить его память. После чего совершенно о нем забыли. А я вот его не забыла. Знаешь, что я делаю каждый год в день рождения Тома?

– Нет, мэм.

– Я включаю все, что у меня есть, – все лампочки, стиралку, фен, радио, телевизор, и целый день все работает. И я говорю: с днем рождения, Том. Вот видишь, как я высоко ценю мистера Томаса Эдисона.

– Спасибо за уделенное время, мэм. – Молодой человек встал, собираясь уходить.

– Позволь задать тебе вопрос… А в этой вашей электрокомпании штата Миссури висит на стене фотография Томаса Эдисона?

– Что-то не припомню, чтоб висела, мэм.

– Видишь, о чем я? Никто из них не имел бы работы, если бы не старина Том Эдисон, а они даже портрет не повесили.

– Да, мэм. – Он дюйм за дюймом продвигался к двери.

– Я на все вопросы ответила? Это все?

– Да, мэм.

– А-а… И как я справилась?

– Отлично справились.

– Выше среднего?

– Я бы сказал, гораздо выше.

– Погоди-ка, я тебе инжиру и слив дам. – Она встала, вынула мятый коричневый бумажный пакет из ящика и принялась наполнять его свежими ягодами. – Ты не гляди, что мятый, разок всего-то использовала, он чистый, и микробов, не боись, нет, можешь прямо немытыми кушать. Я их не опрыскиваю. Я так считаю, уж если червячки до них первыми добрались, то и на здоровье. Мне и так много остается. Так много, что раздавай – не раздашь все, а чтоб портилось, я не люблю, ненавижу выбрасывать, а ты? Та к что я тебе побольше суну, для мамы твоей. Ладно?

Изумленный, он взял пакет и пошел к двери:

– Спасибо, мэм.

– Не за что. И желаю вам всего наилучшего с вашим проектом. Только вели им повесить фотографию Тома Эдисона на стену.

– Да, мэм, обязательно скажу.

Не успел он открыть дверь, она кинулась следом:

– Эй, я кое-что забыла. Запиши еще электрическое одеяло. Добавь в мой список, ладно? А еще вот что, тебе бы пойти к Норме, предложить ей тест. У нее полно всякого оборудования. Она в двух кварталах отсюда, Вторая авеню, 212. Только не говори, что я тебя послала. Она до сих пор злится за женщину из страховой компании.

– Да, мэм, – пробормотал он, но беседовать ни с какими ее родичами не собирался. Вдруг они все сумасшедшие.

Если не считать принудительного ношения обуви и букетика в петлице, все заключенные, конечно, были довольны, что живут в особняке губернатора, а не в тюрьме. Сесил Фиггз, получивший возможность планировать все важные общественные события, и вовсе порхал жаворонком. Но никто из помощников не наслаждался жизнью больше, чем Родни Тилман. Он хорошо скакнул вверх с продавца подержанных машин на пост заведующего связями с общественностью при губернаторе и пользовался положением по полной программе. Однажды ворвался к Хэмму в кабинет с видом кота, слопавшего канарейку, и сказал:

– Привет, Хэмбо, не хочешь ли обзавестись яхтой?

Хэмм оторвался от бумаг:

– Яхтой? Какой яхтой?

– Большой. – Родни достал из кармана рубашки и шваркнул на стол Хэмму фотографию новенького круизного катера длиной в тридцать пять футов.

Хэмм поглядел на нее и улыбнулся:

– Ты же знаешь, я всегда мечтал о яхте. А что?

– А то, дружище, – он перегнулся к нему через стол, – я знаю парня, который прям жаждет тебе такую отдать.

– Отдать? За что?

– Он понимает, в каком напряжении ты все время находишься и как тебе нужно место, куда можно прийти и расслабиться, удрать от всего. На яхте, которую он так жаждет тебе отдать, есть койки для восьми человек, и побежит она до Флориды или до Багам – запросто, в любой час дня и ночи.

– Что за парень?

– Один из твоих больших поклонников… который хочет сделать для тебя что-нибудь хорошее.

– Да что с тобой такое, Родни? Пока я губернатор, я не могу принимать ни от кого подарки, ты же знаешь.

– К черту, Хэмбо, это я знаю… Но есть много способов ошкурить кота. Представь, держал бы он эту яхту где-нибудь в лодочном сарае, а тебя просто катал, когда тебе захочется. Так-то можно?

Хэмм глядел на него с подозрением:

– Слушай, Родни, звучит как-то сомнительно.

– Да нет, это ты послушай. Представь, он дал бы мне ключ от этого сарая, чтоб я для тебя ее придержал, пока ты не перестанешь быть губернатором и не сможешь принять этот дружеский подарок. – Родни откинулся на спинку стула и закинул руки за голову. – А покамест тебе нет нужды даже знать имя хозяина. Считай, я просто позаимствовал ее у друга одного друга.

Хэмм не мог оторвать глаз от яхты. Он не собирался принимать такие подарки, но красавица была великолепна, а для человека, который никогда не имел больше шестидесяти пяти долларов в неделю и не надеялся, что сможет себе позволить нечто подобное, соблазн был велик. Он оттолкнул от себя фотографию: