Калки - Гор Видал

Следующая остановка: Нотр-Дам. В безмолвном сером нефе я спросила Джеральдину, почему я попала в число тех, кто должен был выжить. Когда она завела свою обычную песню (и танец) про Совершенных Мастеров, я заставила ее замолчать, бросив:

— Это не причина.

Джеральдина забралась в кресло епископа.

— Калки был нужен летчик, — сказала она.

Уже прогресс.

— Да. Я догадалась об этом еще в Катманду. — Пол заливал свет из розовых окон. Обстановка была подходящая. — Но в мире полно летчиков. Вернее, было полно.

Джеральдина долго смотрела на меня. Изучала мое лицо так, словно оно было барометром… предвещавшим бурю? Я понятия не имела, что нового она там увидела. Затем прозвучал первый вопрос:

— Что общего у тебя, меня и Джайлса?

— Мы — Совершенные Мастера.

— А еще?

Я долго думала, но ничего так и не придумала. Хотя должна была догадаться.

Джеральдина пришла мне на помощь.

— Я не могу иметь детей. Джайлсу сделали вазэктомию. А ты, как всем известно, вышла за грань материнства, когда тебе иссекли трубы.

Я до сих пор не понимаю, почему не додумалась до этого своим умом. Мне следовало догадаться с самого начала. Тем временем Джеральдина задала второй вопрос:

— Что общего у Калки и Лакшми?

— Они могут иметь детей. — До меня наконец дошло. Я рассматривала ромбы (всегда ромбы… почему не алмазы?) света на полу. В голове не было ни одной мысли.

— До нашего вылета Джайлс осмотрел Лакшми. Она беременна.

Ненормальность того, что сделал Калки, как нельзя лучше соответствовала тому, что он собирался сделать. Я закончила эту игру в вопросы и ответы.

— Он собирается стать отцом новой человеческой расы.

— Да. — Джеральдина казалась счастливой. — А Лакшми — материю. Мы будем учителями.

— Но разве это возможно? Генетически? И… — Это не укладывалось у меня в голове. Я пыталась вспомнить университетский курс биологии. Закон Менделя. Точнее, закон средних арифметических. — А вдруг все дети будут девочками? Или мальчиками? Риск слишком велик.

— Нет никакого риска. В конце концов, я неплохой генетик.

Джеральдина была генетиком и биологом. Лакшми — физиком и матерью. Джайлс — доктором медицины. Теодора Гехт-Оттингер — летчиком-испытателем и инженером. Калки — разрушителем… а теперь создателем. Мы и в самом деле были избраны.

— Ты можешь заранее определять пол детей?

— Да. Кроме того, я могу снизить опасность инбридинга[28]. Мы все очень тщательно обдумали. Первый ребенок будет девочкой. Она будет гарантией на тот случай, если, упаси господь, что-нибудь стрясется с Лакшми. Если Лакшми умрет, то, когда девочке исполнится лет четырнадцать, Калки сможет произвести потомство с собственной дочерью. Но это наихудший из возможных прогнозов. Если все пойдет так, как запланировано, в следующие двенадцать лет Калки и Лакшми произведут на свет трех мальчиков и шестерых девочек. Затем эти девять заселят весь мир. Тедди, при этой мысли я испытываю священный трепет!

Я продемонстрировала свой священный трепет, тупо глядя на нее и пытаясь сообразить, сколько времени понадобится трем самцам и шести самкам, чтобы произвести на свет миллион человек. Позже я высчитала это с помощью логарифмической линейки: немного меньше, чем два столетия.

Джеральдина выбралась из кресла епископа.

— С точки зрения биологии они — совершенная пара.

— Но совершенные пары могут производить на свет совершенных чудовищ.

— Это моя работа. Управлять генетической программой. За последние годы было сделано несколько эпохальных открытий… — Джеральдина порывисто поцеловала меня. — Разве мы не самые счастливые люди из всех, кто когда-либо жил на свете? Быть учителями новой человеческой расы!

Ответить на это было нечего. Мы шли по тихим улицам в сторону Лувра. Собаки и кошки смотрели на нас любопытными и слегка диковатыми глазами. В мире без людей они быстро размножались. В конце нашего кругосветного путешествия Джайлс начал настаивать, чтобы мы брали с собой оружие.

— Бешенство, — сказал он. — Следует ожидать эпидемий, потому что никто не делает животным прививки. — Но в тот день в Париже кошки и собаки к нам не приближались.

Когда мы вошли в Лувр, я спросила Джеральдину, считает ли она, что Калки действительно бог.

— Да, — твердо ответила она, глядя мне прямо в глаза.

— Ты никогда не сомневалась в нем?

— Никогда.

— Трудно поверить.

Джеральдина указала на безмолвные сады Тюильри и лежавшие за ними безмолвные Елисейские поля.

— Калки заставил все это остановиться. Какие еще доказательства тебе нужны?

— Это мог сделать и сержант Дж. Дж. Келли из военно-медицинских частей.

— Нет, — ответила Джеральдина. — Это работа Вишну. И никого другого.

Я верила Джеральдине. Вернее, верила тому, что она искренне считает Калки богом. Эта религиозная вера в сочетании с чистой страстью к генетике позволила ей принять добровольное участие в уничтожении человечества. Я решила никого не судить. А тогда в Париже мне вообще было не до того.

Понятия «добро» и «зло» не имеют смысла, если отсутствует шкала, позволяющая измерять человеческие качества.

Наш последний день в Париже был посвящен «шопингу», как говорила Джеральдина, или «воровству», как выражался Джайлс. Незаконные действия всегда возбуждали его. Но если берешь то, что никому не принадлежит, в этом нет ничего незаконного.

Мы с Джеральдиной обошли мастерские знаменитых модельеров и собрали гардероб не только для себя, но и для Лакшми. Со стыдом признаюсь, что в тот день я была довольна собой. Я была в Париже. И была влюблена. Меня чуть не убило, когда я подрывала динамитом сейф у Картье. Я неправильно рассчитала заряд. К счастью, все обошлось. Остался только синяк под глазом.

Содержимое сейфа стоило подбитого глаза. Я всегда была равнодушна к драгоценностям. Думаю, причина заключалась в том, что, выходя за грань, я решила, что драгоценности принадлежат врагу. Но тут я не смогла устоять перед соблазном. Как и Джеральдина.

Я выбрала гарнитур из рубинов. Каждый камень был размером с глаз фазана. Джеральдина облюбовала изумрудное колье императрицы Жозефины — шедевр, от которого захватывало дух. Кроме того, мы взяли несколько ниток серого, розового и белого жемчуга для Лакшми.

— Она может их носить, — сказала Джеральдина, которая, как ни странно, хорошо разбиралась в драгоценностях. Недаром она родилась не в Сан-Диего, а в Новой Англии и выглядела так, словно сошла со страниц «Города и деревни». — У нее подходящий тип кожи. Жемчуг должен дышать, иначе он умирает. Чья-то кожа ему подходит, а чья-то нет. Моя — нет. Когда-то на моей шее покончило самоубийством ожерелье от «Теклас».