Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– Ладо, это потому что его Чернобог не бил, как тебя.

– Его тоже бил. Проклятьем Мары, в числе всего прочего. Только большей частью промахивался, и попадал рядом, а меня стукнул всего раз, зато не мимо. Еще наш танемаркский гость больше пытается что-то изменить. Помнишь, вчера мы ему показывали рощи деревьев портокали?

– Да, там еще выпал из гнезда скворчонок…

– Верно, и Горм много времени потратил, чтобы с ним залезть на дерево и посадить его обратно в гнездо. Все только для того, чтобы скворчонок снова оттуда выпал, упал ему на голову, и разбился насмерть. Судьба птичке уже была отмерена, что толку встревать. Но Горм и Кнур, они все равно пробуют вмешаться, понимание тщетности к ним еще не пришло. Поэтому и кажется, что они моложе.

– Я тоже о бедном птенце думала, но с другой стороны. Если на миг допустить, что боги могут вмешиваться в наши судьбы, не будет ли их вмешательство для нас так же непостижимо и бесполезно, как для скворцов – Гормова попытка спасти желторотика? Скворцы-родители видели, что происходит, слышали, как пищит птенец, волновались, летали, кричали, но что они понимали? Может быть, вокруг нас боги так же непостижимо вершат свою волю?

– Даже если и так, лада, – Бейнир положил сильную левую руку на плечо Беляне. – Если и так, все равно урок в том, что судьба и свобода воли смертного сильнее прихоти богов. Нити жизней богов, и те в руках Норн. Смотри, пивохлебы отступают!

На площади, движения некоторых воинов первого отряда замедлились, хотя, например, Реннир и Горм продолжали обмениваться ударами с прежней скоростью, как и Родульф с Кривым. Из-за наигрыша Корила с Гутфастом, действо чем-то напоминало сложный пляс, относительное однообразие которого время от времени прерывалось лихими коленцами, как то выпад щитом в щит, которым Кнур сбил с ног Арнгрима Рыжего.

– Ну что, пивные животы, сдаетесь? – крикнул кузнец.

– Сейчас я тебя сдам ко всем йотунам, – ответил Арнгрим, тряся головой и пытаясь подняться. Кнур протянул руку, его соперник оттолкнул ее, потерял равновесие, и окончательно растянулся на камнях.

– Ладно, – Горм поднял меч в воздух. – Как насчет того, чтобы решить, кто победил, состязанием? А то мы тут до заката пропаримся!

– Каким… еще… состязанием? – глотая воздух, спросил Скигни, один из пивохлебов.

– Надо что-то на силу и ловкость вместе, – решил ярл. – Метание топоров в щит. Пивные брюха, решайте, кто от вас? От нас пусть будет Сигур…

Пивные брюха сгрудились в кучку у соответствующей бочки, обсуждая свой выбор. Из кучки выступил не совсем понятно прозванный Слоди Безногий – обе ноги, хотя и довольно кривых, имелись в наличии.

– Я буду против Сигура. Два последних раза выигрывал…

– Ингимунд, Снари, повесьте-ка пару щитов поплоше на стену, – кладя «меч» на один из столов, Горм махнул головой в сторону кучи снаряжения, оставленного вторым отрядом рядом с северной водяной бочкой. – Кидаем с двадцати шагов, Слоди и Сигур каждый мечут по три топора. Кто раньше расколет щит, тот выиграл. Если никто не расколет, выиграл тот, кто попал ближе к середине.

– А что получит отряд победителей? – взалкал Реннир.

– Как насчет барана и двух мехов вина? – ответ ярла не замедлил ждать и был встречен одобрительными воплями.

– Добрые воины, – Бейнир смотрел, как дружинники ставят щиты и размечают полосу для метателей. – С Этлавагром у нас, увы, вышло некоторое охлаждение, и такие новые друзья Килею были бы весьма кстати.

– Начали! – Горм махнул рукой.

Первый бросок Слоди ушел на полпяди в сторону от края щита. Топор Сигура вонзился в дерево чуть повыше середины его цели. Следующая попытка кривоногого Безногого была много удачнее – дерево затрещало. Сигур взял по топору в каждую руку. Замах правой – и второй топор Сигура воткнулся в щит под первым, развалив дерево надвое. Половинки щита еще не упали на камни, а Сигур уже метнул третий топор левой рукой, да так, что тот четырехугольным обухом ударил по обуху второго топора Слоди, вогнав его глубже и расколов щит. Раздался нестройный рев похвалы.

– Показушник, – пробурчал Слоди. – Два-один.

– Это потому, – попробовал объяснить Реннир, – что водохлебы, они от зависти были злобнее пивохлебов.

– Мы, едоки баранов и питухи вина, завидовали свиногузноотстойным псицеложным пивохлебам, в ухи вздрюченным мохнострахопоносным косопердолящим конем? – высказался Родульф, добавив длинное ругательство.

– «Косопердолящим конем,» – пробормотал знахарь, записывая разбойничье словотворчество на полях листа.

– Не то пишешь, Щеня! Занеси – победили водохлебы по принуждению! В три без малого часа пополудни! – Горм развел руками. – Выходит, права была Беляна Премудрая?

– Годи, – сказал Кнур. – Не пронесет нас наутро с жареной воды-то, вот тогда, поди, и будет права…

Сквозь щели в ставне, Бейнир смотрел на воинов внизу, невидимый им. После некоторого раздумья, он повторил:

– Весьма кстати. И нам, и им. Им наша поддержка может оказаться даже нужнее, чем наоборот.

– Верно, от Танемарка Йормунреково гнездо меньше чем в неделе пути по морю. Он, губитель, словно бич навий – города разоряет, святыни оскверняет, вежество назло губит, ни ближних, ни дальних не щадит. Горм с Кнуром рассказывали, из моих сестер-жриц Чарушу он на время при себе оставил, потом ее на северо-западный берег Пурпурного моря продал, вождю гутанов…

– Реккареду Плачущему. При всех его странностях, Реккаред и мухи не обидит, разве что подведет ей глаза и покрасит лапки в черный цвет. А Чаруша…

– Прямо с пристани в кандалах в море бросилась, едва ее от общей цепи отковали.

– Саблежуйные тигры, – под смех слушателей, повторил Ушкуй. По выражению его лица, можно было подумать, что он пересказывал священную сагу. – Но так как производство сабель в южном Гардаре было налажено только тысячу лет спустя, саблежуйным тиграм времен Фимбулвинтера было нечего есть, и они вымерли от голода. Тогда же вымерли и скалозубые тигры, но те уже со смеха над саблежуйными. Так у пещерных белок больше не осталось естественных врагов. Что касается врагов сверхъестественных…

– Ушкуй свет Овсяникович, Птаха свет Лютовна, – перебила рассказчика вошедшая в покой почтенного вида женщина, незнакомая Хельги и Асе. – Букан Ушкуевич совсем на меня осерчал, разбушевался, спать не идет, вас требует!

Спавший у огня ручной медведь приоткрыл один глаз, повел большим черным носом, и снова погрузился в дремоту.

– Сиди, Птаха, мой черед с нянькой Букана-зверя в берлогу укладывать, – исследователь севера хлопнул себя правой рукой по левому плечу.

Напугай, клевавший овощи в его блюде, какнул на стол и вспорхнул Ушкую на плечо, вцепившись мощными когтями в короткую мятль, благоразумно укрепленную простеганной в несколько слоев турьей шкурой. Шкипер Пря́мого встал и вслед за женщиной вышел через высокую двустворчатую дверь, закрыв ее за собой. На одной створке, резной Эла конунг со злорадным выражением сбрасывал Рагнара ярла в ров со змеями, радостно разевающими зубастые пасти и высовывающими раздвоенные языки. На другой створке, резной Ивар Рагнарссон слегка чересчур огромной секирой рубил Элу конунга (лицо которого было подобающе случаю печально) на дольки. В одном углу малого пиршественного покоя горел, разгоняя вечернюю сырость, очаг под медной вытяжкой, у которого дремал, во сне портя воздух, медведь. В другом, два игреца извлекали приятные звуки из устройства, привезенного с дальнего юга и называемого «гармонио.» Один нажимал ногами на рычаги, другой раздувал меха.